Страна Чудес без тормозов и Конец Света

– И правда, дед! – вмешалась толстушка. – Ты вечно как увлечешься своими идеями, так не замечаешь, что люди вокруг страдают. Помнишь свои опыты с ластоногими?.. Ты должен ему как-то помочь.

– Но я думал, что делаю хорошее дело, – простонал старик. – Честное слово! Но так заморочился – все просто из рук повалилось! Теперь уже ни я, ни ты ничего не изменим. Машина крутится все быстрей, и ее уже не остановить.

– Черт бы вас побрал… – только и выдохнул я.

– Но ты еще сможешь вернуть себе то, что теряешь здесь.

– Теряю?

– Да-да, – кивнул профессор. – Уже потерял и еще потеряешь… Все это будет там.

26 Конец света Электростанция

Дочитав сегодняшние сны, я рассказываю ей об Электростанции, и она мрачнеет.

– Это в Лесу, – говорит она, высыпая красные угольки в ведро с песком.

– На краю Леса, – уточняю я. – Даже Страж говорит, что бояться нечего.

– Никто не знает, что думает Страж. Хоть и на краю – все равно в Лесу, а это опасно.

– И все-таки я пойду. Хочу найти Инструмент.

Высыпав все угольки, она открывает печную заслонку, выгребает белую золу и кивает.

– Тогда я с тобой.

– Зачем? Ты же не хочешь приближаться к Лесу. Да и я не желаю тебя в это втягивать.

– Ты не должен идти один. Ты просто еще не знаешь, как страшно бывает в Лесу.

* * *

Под пасмурным небом мы шагаем вдоль Реки на восток. Утро такое теплое, что невольно думаешь о весне. Ветра нет, и в журчанье воды больше не слышится ледяных ноток. Прошагав минут десять, я снимаю перчатки и разматываю шарф.

– Прямо весна! – улыбаюсь я.

– И не говори. Но это всего на денек. А дальше снова Зима…

Перейдя через мост, мы бредем по южному берегу мимо жилых домов. Вскоре дома кончаются, перед нами распахиваются поля, а дорога, вымощенная круглым булыжником, сменяется узкой тропинкой. На полях между грядок кое-где остались снежные шрамы. Ивы вдоль берега полощут ветви в воде. На эти тонкие ветки пытаются сесть мелкие пташки, но всякий раз, потеряв равновесие, перепархивают на другие деревья. Бледное солнце, проникая сквозь тучи, ласкает кожу. Я задираю голову и подставляю лицо его тусклым, нежным лучам. Одной рукой я держу саквояж, а другой, в кармане, – ее маленькую ладонь. В саквояже – наш завтрак и сувениры для Смотрителя.

Придет весна – и многое станет легче, думаю я, грея пальцы в ее руке. Моя тень права: нужно пережить эту зиму. Если я одолею ее в себе, и если выживет моя тень, я смогу вспомнить точнее, кто я на самом деле.

Глядя по сторонам, мы движемся вверх по течению, почти ни слова не говоря. Не потому, что не о чем. Просто в словах нет никакой нужды. Мы шагаем, разглядывая полные снега овражки, птиц с красными ягодами в клювах, зимние овощи на грядках, заводи вдоль Реки, заснеженные горные пики. От всего, что попадается на глаза, внутри растекаются волны тепла. Облака в небе – не такие суровые, как обычно: будто весь этот мир обнимает огромная мягкая рука. Лишь однажды нам встречаются звери. Ищут пропитание среди жухлой травы. Золото их шерсти совсем потускнело и подернулось белыми прожилками. Сама шерсть длиннее и гуще, чем осенью, но сразу видно, как они исхудали. Кости торчат, словно пружины старого дивана, кожа на горле болтается почти до самой земли. Некогда живые глаза потускнели, а суставы на ногах распухли, как мячики. Лишь одинокий рог у каждого по-прежнему гордо нацелен в небо. Собираясь по трое или четверо, звери скитаются по полям между грядок, от одного кустика к другому, но ни ягод, ни съедобных зеленых листьев уже почти не находят. На деревьях повыше еще остается немного ягод, но звери не могут до них дотянуться. Лишь тычутся в землю, надеясь подобрать хотя бы паданцы – да провожают глазами птиц, уносящих из-под носа последний корм.

– Почему звери не едят то, что растет на грядках? – спрашиваю я.

– Не знаю… Так положено, – отвечает она. – Звери никогда не едят то, чем питаются люди, лишь иногда берут хлеб с руки.

Несколько зверей пьют из заводи, подогнув передние ноги. Мы подходим к ним близко, но они продолжают пить, не поворачивая голов. Их рога отражаются в воде, а мне чудится, будто на дне Реки покоятся чьи-то белые кости.

Как и обещал Страж, минут через тридцать мы переходим Восточный Мост и сворачиваем вправо на тропинку. Совсем узкую и неприметную: не знай мы о ней – прошли бы мимо. Полей уже нет, вдоль дороги до самого Восточного Леса колышется высокая трава. Тропинка поднимается по Холму, и трава у обочин редеет. Дорога уходит в гору, а земля под ногами становится тверже. В мягком песчанике выдолблены удобные ступеньки, немного стертые ногами тех, кто ступал по ним раньше. Прошагав минут десять, мы взбираемся на холм высотой чуть меньше Западного.

В отличие от северного склона, южный очень пологий. Впереди снова видны островки травы, а за ними чернеет безбрежный Восточный Лес.