Страна Чудес без тормозов и Конец Света

У окна я вижу Полковника. Держа осанку, старик недвижно сидит на стуле и смотрит на дождь за окном. Уж не знаю, что он там разглядывает. Дождь – это просто дождь. Стучит по крыше, падает на землю и наполняет водой Реку.

Я хочу потрогать лицо, но руки не слушаются. Все тело будто налилось свинцом. Хочу сказать об этом Полковнику, но не могу произнести ни слова. Воздух в легких сгустился и не выходит наружу. Меня словно парализовало. И только глаза еще различают дождь на улице и старика у окна. Я не помню, что случилось и что со мной. Как только пытаюсь вспомнить, голова раскалывается от боли.

– Зима, – говорит старик. И постукивает пальцем по стеклу. – Вот она и пришла. Теперь ты понял, как это страшно?

Я чуть заметно киваю.

Да, все верно. Зимняя Стена повредила мои рассудок и тело. Я выбрался из Леса, дополз до Библиотеки. И чьи-то волосы коснулись моей щеки.

– Домой тебя притащила Библиотекарша. Страж ей помог. Ты весь горел. Пота с тебя сошло, наверное, целое ведро. Позавчера это было…

– Позавчера?

– Ну да. Ты двое суток проспал как убитый. Я боялся, ты уже не проснешься. Где ты был? Опять по Лесу шатался?

– Простите меня, – только и говорю я.

Из кастрюли на печке он наливает горячего супа. Помогает мне сесть в постели и опереться. Деревянная спинка скрипит подо мною, как чьи-то старые кости.

– Сначала поешь, – говорит старик. – Думать и каяться потом будешь. Аппетит есть?

– Нет, – отвечаю я. Даже воздух глотать неохота.

– Но это нужно выпить обязательно. Хотя бы три глотка. Можешь сделать три глотка?

Я киваю.

Суп с целебными травами – горький до тошноты, но я кое-как умудряюсь сделать обещанные три глотка и, обессиленный, откидываюсь на подушку.

– Вот и хорошо, – говорит старик, убирая тарелку с ложкой. – Суп, конечно, горький, но дурной пот из тела вытягивает. Еще разок поспишь, проснешься – и станет легче. Поспи, ни о чем не волнуйся. Я с тобой посижу.

* * *

Когда я просыпаюсь снова, за окном темно. Ветер с силой хлещет дождинками по стеклу. Старик сидит рядом.

– Ну, как? Полегчало?

– Теперь уже лучше, – отвечаю я. – Который час?

– Восемь вечера.

Я пытаюсь встать. Тело еще немного мотает из стороны в сторону.

– Ты куда это собрался? – удивляется старик.

– В Библиотеку. Нужно читать старые сны.

– Не болтай ерунды. В таком состоянии ты и пяти метров не проползешь.

– Но нельзя же валяться, когда все работают…

Старик качает головой.

– Старые сны подождут. И Страж, и Библиотекарша знают, что ты пока двигаться не в состоянии. Да и Библиотека, скорее всего, закрыта.

Вздохнув, он подходит к печке, наливает себе чаю и возвращается к кровати. Ветер с дождем то стихают, то снова стучат в окно.

– Похоже, тебе нравится эта девушка, – говорит старик. – Я не хотел подслушивать, но так уж вышло. Все время рядом с тобой сидел. А люди в бреду чего только не выбалтывают… Но стесняться тут нечего. На то она и молодость, чтобы влюбляться. Так или нет?

Я молча киваю.

– Она славная девушка. И за тебя очень переживает, – продолжает он, прихлебывая чай. – Однако нельзя, чтобы твоя любовь зашла чересчур далеко. Это будет неправильно. Не хотел тебе говорить, но такие вещи ты должен понимать как следует.

– Почему неправильно?

– Потому что ей нечем тебе ответить. Никто в этом не виноват. Ни ты, ни она. Просто так на свете заведено. А изменить этот свет никому не под силу. Так же, как и повернуть Реку вспять.

Я сажусь в кровати и прикладываю ладони к щекам. Мне чудится, будто мое лицо ужалось в размерах.

– Вы о том, что она потеряла себя?

Старик кивает.

– Значит, раз она потеряла себя, а я нет, – я не смогу ничего получить в ответ? Вы об этом?

– Именно, – отвечает он. – просто наживешь себе очередную потерю. Да, она потеряла себя. Как и я потерял. Как и все вокруг.

– Однако вы так заботитесь обо мне. От ошибок оберегаете, с больным сидите ночи напролет… Разве это не признак вашего «я»?

– Э, нет! – качает он головой. – Моя бережливость и мое «я» – вещи разные. У бережливости свой механизм. Никак не связанный с тем, что у меня внутри. Это, скорее, привычка. Со мной настоящим ничего общего не имеет. Я сам куда сильнее и глубже своей бережливости к окружающим. И гораздо противоречивее.

Я закрываю глаза и пытаюсь собрать разбегающиеся мысли.

– Вот что я думаю, – говорю я наконец. – Человек забывает себя, когда умирает его тень. Так или нет?

– Именно так.

– Значит, если ее тень действительно умерла, она уже никогда не вспомнит себя?

Старик снова кивает:

– Я сходил в Ратушу, проверил метрики. Ошибки нет. Ее тень умерла, когда ей было семнадцать. Похоронена, как положено, в Яблоневом Лесу. О чем и запись в книге имеется. Хочешь подробностей – спрашивай у нее сам. Она тебя сильнее убедит. Я же добавлю только одно. Эту девочку разлучили с тенью еще до того, как она стала понимать, кто она. Поэтому она даже не знает, что значит быть собой. Другое дело я. Я решил отказаться от тени, когда состарился. Я могу различить, что у тебя внутри, а она – нет.