Страна Дяди Сэма

В другом месте он предупреждает: «Во многих номерах европейских отелей вы найдете биде и унитаз, — и воинственно добавляет: — Если вы захотите поэкспериментировать с этими фарфоровыми приспособлениями в форме унитаза с целью личной гигиены, пожалуйста».

Спасибо за разрешение, мистер Уитмен, но, по правде сказать, у меня руки заняты табличкой «Не беспокоить».

Джозеф Рафф тем временем предлагает полезный словарик для загадочных британских терминов — «живая очередь», «апартаменты», «картофель фри» и — что многие годы не давало мне покоя — «личный автомобиль». Затем он доверительно сообщает, что фамилия — то, что ставится вначале, а имя — в конце, что было бы полезно, не будь совершенно неверно.

Боюсь, все эти книги изобилуют ошибками. Оказывается, пиво, которое мы пьем, называется «настойкой», рынок в Лондоне — «Ковент-Гарден», что, когда вам захочется прогуляться, вы можете «зайти в синематограф», что одна из гор в Озерном крае называется Скарфел-Пайк, и — вот уж перл! — архитектора времен Елизаветы звали Индиго Джонс, а никак не Иниго.

Из книги «Поедем в Европу-96» я узнал, что Кардифф — «единственный город» в Уэльсе. Это может в каком-то смысле шокировать жителей города Суонси. А с помощью «Бюджетного путеводителя Беркли по Великобритании и Ирландии» я выяснил, что «практически в каждом городе, деревне, поселке, селении или кучке домов в любой глухомани есть почтовое отделение — будь оно хоть в мясной лавке, винном магазине („Продажа спиртных напитков“) или аптеке („Лекарства“)».

На самом деле американцам нужны новые путеводители. Я подумываю о том, чтобы написать один самому и наполнить его советами вроде следующих: «Разговаривая с полицейским, всегда обращайтесь к нему „Мистер Тормоз“» и «Чтобы привлечь внимание неуловимого официанта, вытяните два пальца и резко помашите рукой вверх и вниз несколько раз. Он примет вас за своего». И под конец, что очевидно: «Никогда не спрашивайте Клайва, где он живет».

Вымирающие диалекты

Есть один парень по имени Уолт, который иногда немного плотничает в нашем доме. На вид ему лет 112, но он до сих пор умеет обращаться с пилой и молотком. Уолт работает руками в нашем городе уже по крайней мере пятьдесят лет.

Уолт живет в Вермонте, сразу через реку Коннектикут, напротив нашего маленького городка, и он настоящий житель Новой Англии — честный, работящий, от рождения не любитель тратить зря время, деньги или слова. (Он общается так, будто в один прекрасный день ему вышлют за это счет.) Кроме того, как и все жители Новой Англии, он очень рано встает по утрам. Боже мой, до чего же жители Новой Англии любят вставать рано утром! У нас есть несколько друзей, которые переехали сюда из графства Суррей несколько лет назад. Вскоре после приезда жена одного из друзей позвонила дантисту, чтобы записаться на прием, и ей назначили на шесть тридцать следующего дня. Она пришла на следующий вечер и застала кабинет дантиста закрытым — еще бы, ведь имелось в виду 6:30 утра. Если бы Уолту велели прийти на прием к дантисту в этот час, я уверен, он бы спросил, а можно ли пораньше.

В любом случае, он как-то пришел к нам домой в начале седьмого и извинился за опоздание из-за того, что движение на дорогах Норвича было «ужасно плотным». Меня заинтересовало отнюдь не замечание, что дорожное движение в Норвиче могло оказаться ужасно плотным, а то, что он произнес название города как «Норидж», на английский манер. Это удивительно, поскольку все в Норвиче и на сто миль вокруг произносят «Норвич» (как «сандвич»).

Я спросил Уолта об этом. «Э-ммм», — ответил он. В Новой Англии этот термин имеет множество значений, произносится обычно растянуто и как правило сопровождается снятием кепки и задумчивым почесыванием головы. Это означает: «Возможно, я собирался что-то сказать, но потом передумал».

Уолт объяснил мне, что эта деревня называлась до 1950-х годов «Норидж», а потом начали приезжать люди из Нью-Йорка и Бостона, которые почему-то принялись менять произношение. Сейчас практически все, кто моложе Уолта, а это практически все, произносят название города как «Норвич». Мне это показалось немного грустным — сама мысль, что традиционное местное произношение забылось лишь потому, что приезжие были слишком ленивы и невнимательны, чтобы его сохранить; и это лишь одно из проявлений гораздо более серьезной тенденции.

Тридцать лет назад три четверти всего населения Вермонта были коренными жителями. Сегодня это число сократилось до половины, а местами — еще до более низкого уровня. В результате сегодня гораздо меньше шансов, чем раньше, услышать местный говор («каровва» вместо «корова» и «ни я тоже не», вместо «я тоже не»), использующий яркие и отчасти таинственные выражения, наподобие «здоровее, чем мертвый министр» и «голова разгуделась» — вот два, которых, увы, больше не услышишь из уст жителей Вермонта.