Страна Эмиграция

Напротив, герои моего повествования имели всё, что требуется для победы и может быть даже больше — образование, профессию, настойчивость, достаточное знание английского языка… Впрочем обо всём по порядку.

Жили-были два Бориса

Совсем разные, непохожие по характеру они появились в наших краях примерно в одно время, в конце 91 года.

Один из них уже мелькал на этих страницах — Борис Гутник. Так же как и почти все он прошёл Израиль, мыл полы на бензозаправке и так же как многие из нас не мог вспоминать это время без содрогания. Зато родину — Литву, где он преподавал биологию в университете Каунаса, Борис вспоминал достаточно хорошо и, как я понимаю, если бы не ветер перемен, не перестройка, а главное — обретение Литвой независимости, он вряд ли бы оставил теплое и такое уютное место под нежарким прибалтийским солнцем.

Борис жаловался, что с приходом Горбачева его стали выжимать с кафедры как русского (несмотря на фамилию), что армейская спортивная команда с которой он работал (его научная работа была связана каким-то образом с профессиональным спортом, что-то из области функций головного мозга) развалилась вместе с великим и могучим Союзом.

Поначалу он был уверен, что в Южной Африке он сможет компенсировать то, что потерял в Литве и не приобрёл в Израиле — положение.

Всё, казалось, способствовало достижению цели, в дикой Африке должны были с распростертыми объятиями встретить доктора наук, автора бесчисленных статей, опубликованных в лучших мировых изданиях. Не встретили! Теперь я знаю сотню причин и поводов для такой неприветливости и среди главных — нежелание делиться завоёванными позициями и допускать к кормушке чужака, пусть даже и профессора.

Гутник вынужден был искать любую работу — семью нужно кормить. Он работал, например, учителем в Robin Hood College — частной школе, которая пользовалась не слишком хорошей репутацией в эмигрантско-учительской среде. Директор охотно принимал на работу иностранцев, часто даже без документов — платить им можно было меньше, а требовать больше, впрочем история эта далеко не новая.

Другой Борис, назовем его — Борис-2, приехал в Африку из знойного Азербайджана и тоже через Израиль. После бакинских событий, для него, бакинского еврея, говорившего только на русском (сам он шутил, что прожив всю жизнь в этой южной республике, на азербайджанском знает только ругательства) оставаться в родном городе было немыслимо.

Он пытался прорваться в Израиле, работал какое-то время в какой-то около-научной шарашке, за него платило государство и когда закончился полу-годовой срок платежа, хозяин выгнал его на улицу.

О первых шагах Бориса-2 в Южной Африке я знаю только понаслышке или от него самого, что, учитывая специфический «бакинский» характер Бориса, надежной информацией назвать довольно трудно. Верю, что он брался за любую работу, может быть даже торговал полотенцами на блошином рынке.

Даже внешне Борисы были совсем непохожими.

Маленький, какой-то незаметно серенький, с тихим голосом и постоянно извиняющейся интонацией — таким был Борис Гутник. И казалось, что действовать он в этой жизни должен был так же — робко и осторожно. Но не зря одна наша знакомая, хорошо знавшая Бориса, назвала его «мистер-прилипала» и утверждала, что он представляет собой клинический случай соединения комплекса неполноценности и мании величия.

Он рассказывал всем, что первая машина, которую он купит — будет «Мини» или в крайнем случае «Фольцваген-Битл», зачем большая машина при таких низких доходах. Купил он огромный «Опель-Рекорд».

На начальном этапе моей учительской карьеры я сражался за так называемую категорию. В то время учителя имели зарплату согласно английским буковкам — A, B, C, D и так далее. Чем ближе к концу алфавита стояла буковка, тем выше было жалование.

Я считал, что мне, со званием кандидата наук, полагается буковка E, министерство настаивало на D (и настояло в конце концов, что мне до сих пор, хотя буковок уже не существует, кажется несправедливым).

В частных школах, а Гутник учил именно в таком колледже, категория почти не играла роли и Борис часто говорил, что даже не собирается тратить время и бумагу на переписку по поводу присвоения буковок. Однажды, видимо забыв об этом, он сообщил мне, что получил категорию G, но, что для меня это конечно немыслимо, так как он-то доктор наук и даже профессор. (Напомню английский алфавит… C, D (что я имел), E(что я хотел), F, G(что, по его словам получил Гутник)…

Разница в деньгах между категориями была слишком значительной, чтобы пропустить такую информацию мимо ушей и на следующий день, с утра, я пришёл к директору школы, где я учительствовал. Тот по мере сил помогал мне в моей неравной борьбе с министерством.

— Мистер ***, вы знаете — Борис Гутник получил категорию G — выпалил я с порога.

Директор схватился за трубку телефона. Был задет престиж школы — дали такую высокую категорию учителю из какого-то Робин Гуда, а нашу славную Эдит Хайндс обошли!

Разговаривал он по телефону недолго, иногда отрывал трубку и я на расстоянии слышал в трубке смех.