Страна Эрцель

На похоронах не было ни нового вождя Правой партии, ни жрецов из когорты Шука. Последние отмежевались от Теймана Фалька, как убийцы-одиночки. Один из жрецов хотел было написать в газете своей корпорации, дескать, всякое убийство справедливо, ибо, что ни делается, – то по божьему замыслу. Но внутренняя цензура самосохранения удержала борзое перо.

Тейман Фальк в тюрьме. Не кается. Горд. Он отвергает защитника в суде. Он требует баккару и все святые книги. “Не давать ему древние тексты! Он искал и нашел в них вдохновение!” – возвысила голос газета Роны Двир. Но жрецы восстали, настояли, убедили и победили.

Глава 11 Гилад

Две партии в стране Эрцель, и два мнения о спасении – свое у каждой. Левая партия ищет спасения в мире с соседями, Правая – в изгнании их. “Эти несут всем нам гибель” – говорят обе партии, указуя пальцами друг на друга.

Два брата свершили два деяния. Хеврон убивал чужих, дабы воцарить войну, Тейман убил лучшего своего, дабы поджечь мир. В стане левых раздались голоса: “Убийство отвращает эрцев. Поскорей, пока гнев народный горяч, учредим выборы, и тогда почти все сто двадцать скрытых праведников в парламенте будут из наших, и назначим своих министров, и придем к цели!” Но благородному нраву Первого министра претит плебейская хитрость. “Победим в равном бою!” – сказал он.

Безнаказанность – величайшее поощрение. Правые, не видя грозного меча воздаяния над головой, быстро оправились от первого страха, лукаво отреклись от убийц, сгруппировали силы и перешли в наступление. И вот уж они затевают демонстрации и митинги, шествия и марши, манифестации и парады, походы и сходы. И новый заокеанский вождь Правой партии неизменно в первом ряду. А во втором ряду – жрецы. “Атакующий всегда прав! Каин прав!”– трактуют они.

Левые, лишившись красноречивого вдохновителя, замешкались, стали терять высоту. Разыгрались сверх меры неизлечимые болезни либерального суемудрия и внутренних перекоров. И таял перевес.

Не захотел оставаться в стороне от актуальности доктор и профессор Даркман, создатель баккары на хорфландском языке. Им сочиненная и им же переведенная на эрцит научная статья на злобу дня не была принята в издательствах, и он, неунывающий и кроткий, удовлетворился обсуждением проблемы с учениками.

– Осознание зла приходит либо путем страдания, либо путем исправления, – сказал один ученик.

– Свет Творца не проникает более в души людей, – сказал другой ученик.

– Они хотели построить город-башню, – сказал третий ученик.

– Эгоизм оказался больше, чем предполагалось, и его пытались исправить насилием, – сказал лучший ученик, Алекс Фрид.

– Произошедшее явилось невиданной доселе катастрофой. Мир следует баккаристическому сценарию. Нам не избежать ответа на вопрос: “А для чего мы пришли в этот мир?” – подвел конкретный итог профессор Даркман.

***

Трагедия семьи Фальк, членом которой стала Сара, замедлила поправку после тяжелых родов. “Ах, если бы не мама, что бы я делала?” – думала Сара. Ее потрясли позор и триумф свершений Хеврона и Теймана. “Боже, Гилад сидит в той же лодке, и я с ним! Он привел меня к своей вере, мне казалось, я пристала к его берегу. Если слова этих людей так хороши, отчего дела так ужасны? Или я не поняла? Что не поняла? Смысл слов? Смысл дел? Я схожу с ума!”

Мать Сары привыкла в присутствии Гилада не путать имя дочери. Он, хоть и чужой, нравился ей: дочку и внучку любит и теще приветливо улыбается. Но прежнего зятя не забыла, рада бы потихоньку от всех навестить его, да не знает, как это сделать.

Гилад мало бывает дома. Днем – заботы о доходах, вечером – политика. Дела в Правой партии пошли споро, нельзя терять темп. Да и привычка долгого холостячества раскрепощает.

Горе утвердилось в доме Косби. Оно живет в гостиной и в спальнях, наверху и внизу, прячется в углах, выглядывает из щелей. С горем делят дом вдова, сироты и старики. Луиза и Бернар поселились у Косби, хлопотами о внуках обманывая кручину. Иной раз Бернар гладит Луизу по руке, говоря: “Уж хуже не будет, дотянем как-нибудь…” А та смотрит на него, слезы на глазах. “У нас Гилад и Райлика, материнское сердце болит, боится…” Бернар вспыхнет: “Что ты мелешь! Боже, сохрани от новой беды!”

Бернар зачастил в молельный дом. В минуты откровенности с самими собой признавал, что на успех молитв не особенно-то рассчитывает. Всегда так было, что младший сын больше прочих тревожил его. Нельзя ли облегчить участь Теймана? В тайне от Луизы, в тайне от всех, Бернар составил письмо судье. “Я не прошу оправдать, я не прошу простить, я прошу вас смягчить сердце. Мой романтичный мальчик был влюблен. Она была благосклонна и охладела. Все, чего он хотел – вернуть ее приязнь, отчаянным геройством завоевать любовь. Разве сие намерение не важный пункт печального предмета ваших трудов? О снисхождении молю!” Очень долго колебался Бернар, но решился все же и опустил конверт в почтовый ящик, и железные края его обожгли ему пальцы. К горю прибавился стыд. И рад был, что не дождался ответа, и надеялся, что письмо затерялось.

***