Страна Гонгури

Не знаешь – так расскажу. Отбирали – не долю установленную, а все вчистую, и не только еду, но и вообще, ценное все. Кто слово скажет против – пулю на месте. Баб и девок – толпой насиловали. Скотину, которую с собой увести не могли – резали и жрали. Избы жгли, каждую пятую по улице – просто так, для устрашения. А если сопротивление – штурмом деревню взяв, загоняли выживших в амбар, всех – баб, детей, стариков – и сжигали живыми, как в оккупированном Полесье.

Женщину одну помню – молодая совсем, а уже седая. Рассказывала – когда к ней пришли, она умоляла – хлеб не забирайте, у меня ж дети малые, чем их кормить? Ганс тогда ребенка ее за ножки взял – и головой об печку. И говорит спокойно – видите, фрау, эта проблема решаема. Отдадите спрятанное – или остальных так же?

Ну и мы их – по совести и правде. Как ты меня учил. Боекомплект загружен, баки доверху – к бою готовы. Разведка доложила, где и когда гансы к нам, место выбрали удачно, замаскировались. А они – даже без дозора, как по своей земле.. В головную машину – снаряд, затем в последнюю – чтобы не удрали. Кто успел из колонны в лес – тем еще хуже: как мужики их вылавливали, так гансы те после жалели очень, что не повезло им в машинах своих сгореть! Пленных – не брали. У себя гансов вывели, как клопов – к нам под защиту, из губерний соседних, целыми деревнями бежали! А я доволен был – и верил, что все делаю правильно!

И вдруг, приезжает от вас чрезвычайный комиссар. Фамилия какая-то еврейская – Мех.. или Менж.. – тьфу, не помню уже. Приказал – построиться, бумагу достал, зачитывает. Я слушаю – это ж приговор ревтрибунала, меня – за срыв хлебозаготовок! В рядах ропот, качнулись уже все – комиссар за маузер, хотел меня, как собаку, прям на месте, показательно! Вот когда я пожалел, что билет от Совета-Комитета не взял – был бы партийным, другой бы стал разговор – а так все ясно: как бывшего офицера! Однако, жить хотелось, и умение никуда не ушло – он уже маузер мне в лоб нацелил, а я все ж раньше успел! И мои не оплошали – прежде, чем свита комиссарова опомнилась, ее всю туда же. Однако же, флаг красный не спускали. Думали – разберутся, ведь по правде все!

А нас всех, разом – в мятежники! Без всяких переговоров – надо драться, или погибать, ни за что. И тут к нам – делегаты от белопогонных, на предмет боевого союза. Я ж Верховного прежде еще знал – он надо мной корпусным был, в Карпатах, на той еще войне. И он меня помнил – как второго "Александра" вручал. У нас – выбора нет. Так вот и вышло – что с тех пор, на той я стороне. Солдаты мои – со мной, как с фронта привыкли. Что интересно, партийные местные, из совета-комбеда – тоже! Я никого не неволил – честно сказал: кто хочет!

– Иуда! – бросил Итин – гад! Мало того, что сам, так еще и других, за собой! Кто верил тебе – по несознательности. За одно это – к стенке тебя!

– А вы сами – кто? Не иуды? Я ведь тоже читал – "Государство революции", что Вождь наобещал. Что диктатура пролетариата – это лишь временно, пока народ свою подлинную власть не выберет! И что будет тогда всем – свобода и справедливость! А вы сели – и сразу все Советы разогнали! Диктатура – даже не пролетариата, а Партии! Крестьян в комхозы – подъем, обед, отбой по сигналу, на работу строем, поля колючкой огорожены, чтобы не сбежал никто! Рабочих – на казарменное положение: за ворота нельзя, семьи врозь, и койка с пайком вместо зарплаты. Все как прежде, даже хуже еще – только вместо царя, вы! Может, и свобода ваша – вранье? А просто – из грязи в князи захотелось? Сами сели, а на народ – плевать? Чрезвычайкой кормите, вместо хлеба?

– Плевать? – спросил Итин – ладно, ЧеКа та самая, это понятно. А чрезвычайная комиссия по борьбе с голодом? По борьбе с неграмотностью? По борьбе с сыпным тифом? ВОСЕМЬ чрезвычайных комиссий было, и та самая – лишь одна из них! Это как – плевать? Время сейчас такое – чрезвычайное. Пока не кончится война..

– И наступит всем гонгури! – усмехнулся Младший – читал я тоже, про будущее ваше светлое! Где все, как винтики: работают, где им укажут, и живут, где прикажут! Всегда готовые завтра поворачивать реки, сносить горы, строить мост через Берингов пролив, или осушать Антарктиду. Ехать куда пошлют, без имущества – на новом месте все будет: и койка, и пайка, и вещдовольствие. Домов своих ни у кого нет, едят все в общей столовой, одеваются из общих складов – по единому установленному образцу. Семей тоже нет – все живут со всеми, как в стаде, если нет медицинских противопоказаний – и дети не знают родителей, сразу забираемые в светлые и чистые воспитательные дома, на попечение особого персонала. Все разговоры, и даже мысли – лишь о том, как лучше сделать работу. Усомнившиеся получают особые пилюли – и снова вливаются в ряды, сразу все осознав и раскаясь. Как прочел я, так и решил: не по пути мне, в ТАКОМ будущем жить!

– Эх, ты, дурак! – сказал Итин – герой паленый, как водка в заставском трактире!

– А в рыло? – спросил Младший брат – или, кроме ругани, ответить нечем?