Страна Гонгури

– НИЧЕГО не решено – сказал Итин решительно – даже если ты мне не наврал.. Что вы там все про..ли – ничего не доказывает: любую победу вмиг прое..ть можно, если неумело взяться! Укрепиться, тылы подтянуть – это надо конечно, но не главное, а лишь чтобы штурм обеспечить! А вы – интенданта выбрали главкомом: сыты все, всего вдоволь – а вперед не хочу! Вместо того, чтобы по дороге дальше, вы на обочине привал – и обустраиваться! Говоришь, от коммунизма не отказывались, как от цели дальней – а вы делали что-то, или просто себя тешили, сидя: вот там где-то, завтра встанем и пойдем? Не захотели воевать со всем миром – а пытались ДОКАЗАТЬ, что вы самые передовые, или просто сидели, довольные что не трогают? Бюрократия с казенщиной, говоришь, заели – так ведь, когда единомышленники все, за идею, все эти вопросы, вся мелочь, вроде кто кому подчинен, в рабочем порядке решаются, не отвлекаясь! Не силы, идеи вам не хватило – это прежде всего должно быть! У нас вот – узкоколейку строили, на торфяники. Чтобы скорее, решили с двух концов класть. Кому с дальнего – у тех, подъем затемно, и марш-бросок, с рельсами на плечах! От города, легче было: начало проложить, пару вагонов поставить, и класть прямо с колес; в вагонах жилье, кухня, и даже баня, материал сзади подвозят. Результат – что ближняя бригада три четверти пути проложила. А награда вышла, старшему ближних – партбилет на стол! За то, что вся его бригада, после смены, на койках лежа, о водке и бабах, языки чешут – а у ребят из дальней, в запале глаза горят! Торф нужен, конечно – но стопим его, и забудем. А то, что сотня человек душой к коммунизму стали ближе – это останется. Так и назвали дорогу ту "линией Корчагина", по старшему в дальней бригаде.

– Того Корчагина – не Павлом звали?

– Не помню. Просто – товарищ Корчагин. Что смеешься?

– Так – повторение истории, даже в именах. Когда меня ТАМ в комсомол принимали – помню, как я потрясен был, вечером на празднике увидев секретаря комсомольского, вусмерть пьяным, как свинья: я-то думал, что все они корчагины! Старшие надо мной посмеялись, и по-свойски объяснили, что в комсомол давно уже вступают, лишь ради карьеры. Бороться-то уже не с кем, и не за что – врагов давно нет!

– Это как – не за что? Революция, брат – это не Десять Дней! Это – путь постоянный, к лучшему! Если недостатки видели, сам сказал – почему не боролись?

– Чтобы нас, партийные – за возмущение спокойствия и нарушение порядка?

– Что – вас? Расстреляли бы, или на каторгу – как нас, при царе? Или – карьеру бы притормозили?

– Да, лучше уж так, чем как у вас тут! Слышал я – две оппозиции и пять уклонов, разоблаченных! А уж чисток – не счесть. Представляю – что будет твориться здесь, в прекрасном и яростном мире, через двадцать лет!

– Почему – через двадцать?

– Потому что – тридцать седьмой. Если Вождь здесь ТАКОЕ сказал – лучше десять невиновных к стенке, чем одного врага пропустить! ТАМ все ж к людям гуманнее – вон, семья моя была из хозяев, зажиточных, уральских, аж батраков имели – но против власти с обрезом не бегали, потому как сами во власть пошли: образованный человек считался тогда много выше, чем деревенский богатей! И все – новой власти честно служили, одиннадцать братьев и сестер, считая деда моего. Один брат – генерал-майор армии советской, другой – главный инженер Уралмашзавода, остальные – тоже инженеры, учителя, врачи, актриса театра в Свердловске; и даже старший самый, кто до войны еще умер, в тридцать пятом – и то гордился, что не от сохи уже, а механиком. А дед мой, выше всех взлетел: в Питере, в партийные секретари, лично Кирова и Орджонокидзе знал – вождей партийных. Расстреляли его, в тридцать седьмом. И бабушке моей – десять лет, ни за что, просто как жене. Комсомолочка была, активистка, красивая, на фото – вышла старуха беззубая, под подписку, что никому ни слова. На собраниях всяких, когда ее приглашали, она как положено говорила – а мне, внучку любимому, всю правду. И у ребят во дворе – у многих такие же бабки и деды, то же рассказывают, втихаря. Такое послушав – трудно в идею верить. Против может и не пойдешь, но и защищать не станешь – лишь честно лямку тянуть..

– Знаешь, а ведь меня тоже хотели – под уклон. Сказали мне, в чистку последнюю – что есть такое мнение. А я работал, как прежде – не боясь. Просто – потому что не жалел ни о чем: ни об одном своем деле, ни об одном дне. О том, что сделал – чтобы коммунизм скорее настал. А жизнь – если Партия для меня все, то по праву может, жизнь мою забрать, если надо. Но – обошлось.

– Что-то не пойму, старшой – ты дурак?