Страна Гонгури

И никто не мог возразить Вождю, хотя каждый понимал, какая будет расправа – лишь немногие, выбранные по жребию, должны были скрыться, чтобы снова затем возглавить борьбу. Вождь был наравне со всеми – и ему выпало остаться. Сразу несколько из уходящих товарищей поспешили предложить свое место – но Вождь велел уже нести оружие, чтобы всем идти на баррикады, когда пришло известие, что враг отступает. К вечеру все было кончено – сам генерал-фельдмаршал, светлейший князь и брат государя, командующий гвардией и столичным военным округом, успел застрелиться, всех же прочих высоких чинов подняли на штыки и выбросили из окон обозленные революционные матросы и солдаты, взявшие штурмом Главный Штаб; лишенное воинской силы правительство во главе с государем было арестовано в собственном дворце.

– Но не захотел враг мира! – заканчивал рассказ товарищ Итин – не признали паразиты за народом трудовым его свободы. Надеясь порядок старый вернуть, призвали в помощь себе всех буржуев заграничных, эксплуататоров заморских, и даже тех из народа, кто темен еще правду нашу увидеть. Три года уже война идет страшная – но сломили наконец мы вражью силу в долгой битве на Шадре-реке, и совсем разгромили на Июль-Корани. Близко уже победа – и скоро настанет новая жизнь. Новая и прекрасная – потому что ничто не может быть лучше для трудового народа, чем коммунизм на всей земле!

Лишь один боец в отряде шел не в строю. Он плелся позади, вскинув на плечо винтовку; на привалах он последним молча протягивал миску кашевару и, получив свою порцию, ел в стороне от всех, не подходя к общему кругу, освещенному костром.

– Он в плен врагу сдавался, шкуру спасая – говорили бойцы – кто же в бой с ним пойдет, после такого? Шкура – он шкура презренная и есть!

Гелий еще не видел живых врагов. Они представлялись ему, как на плакате "Допрос красных партизан": мерзкие, сивые, хмельные и гнилозубые хари с сигарами, в белых погонах и золотых аксельбантах – или вообще даже не люди, а что-то вроде грязных животных, отчего-то мохнатых и пятнистых. Сдаться таким в плен было много хуже, чем погибнуть в бою – и Гелий, хотя единственный из отряда, кто не был на фронте, хорошо знал, как надлежит поступать бойцу революции даже в самом последнем случае:

Враги подступают все ближе.
Команды доносятся, крик.
Три пули последних в обойме,
И жизни осталось – на миг.

И кто-то кричит: сдаюсь я!

И – вверх с белой тряпкой рука.
Предателю – первая пуля!
Предатель – гаже врага.

Видны уж чужие погоны.

И острые жала штыков.
Без промаха – второй патрон свой
В орущие морды врагов.

Вы память о нас сохраните –

Мы пали в неравной борьбе.
Прощайте! За нас отомстите!
Последняя пуля – себе.

Отряд шел по полям и дорогам, заходя в деревни и села; если первые дни больше занимались пропагандой, организовывали беднейших в комитеты и артели, учили крестьян грамоте, лечили, даже помогали в полевых работах – то когда урожай созрел, главным и самым важным делом стала заготовка хлеба для городов. Однажды пришлось отбиваться от налетевшей из леса банды; встретив дружный отпор и оставив несколько мертвых тел, нападающие так же быстро исчезли. В отряде один из бойцов был ранен пулей в живот и в тот же день умер – его похоронили тут же, в поле у перекрестка дорог, поставив столбик со звездой, над которым комиссар произнес короткую речь. Еще двое были ранены легко – перевязавшись, они шли дальше в одном строю со всеми.

Когда-то здесь были хорошо обжитые края, но теперь всюду можно было видеть запустение: поля заросли травой и сорняком, никто не ездил через провалившиеся мосты и не чинил размытый ливнями тракт. Только что закончился август, жаркий и грозовой; настали первые дни осени – теплые и сухие. И это было хорошо – будет хуже, когда начнутся дожди, и ноги станут утопать в грязи, липнущей комьями к сапогам. В небе летели птицы, тянувшиеся стаями на юг.

– Скоро на месте будем – сказал товарищ Итин, достав из полевой сумки карту – шире шаг!

Это было обычное село, какие раньше много раз встречались на пути. Дорога переходила в единственную улицу, по сторонам которой были разбросаны дома, отгороженные заборами; с открытой тыльной стороны виднелись огороды; посреди возвышалась церковь с покосившимся крестом. Улица была пуста, однако из-за оград на подходивший отряд настороженно смотрели множество глаз; женщин и детей на виду не было.

– Что баб и малых прячете? – весело выкрикнул товарищ Итин, шагая впереди отряда – не бойся, мы свои, не белопогонники, не обидим. Айда все наружу – разговор есть!