Страна Гонгури

– Места здесь красивые – сказал боец с перевязанной рукой – как война кончится, может быть приеду рыбки половить. С обрыва того, среди цветочков сидя. Скоро уже победа – и по домам. Первым делом, по улице героем пройдусь – звезда на фуражке горит, ремни скрипят, сапоги сверкают. Затем хозяйство поправлю, корову куплю, хату обновлю. Хороши конечно электрические фермы и трактора, как у Гонгури – но покамест и корова в хозяйстве очень полезна.

– О чем мечтаешь, деревня! – презрительно отозвался матрос – как война кончится, так будет вместо фронта трудфронт: строить, себя не жалея, и за планов выполнение биться, за тонны металла и угля, за урожай, за науку всякую передовую. Сказал Вождь: чтобы коммунизм победил, каждый должен способствовать, любым делом своим, словом и мыслью – каждую минуту. А ты – цветочки, корова, еще смородину у плетня вспомни! О своем мечтаешь, не об общем – значит, не в полную силу тянешь, и объективно, трудовому народу ты враг! А знаешь, что с врагом народа трудового делать положено?

– А ты не пугай, флотский! – сказал перевязанный, пытаясь свернуть цигарку – уж я в такую силу тянул, что врагу не пожелаешь, с мое пережить! За революцию я с самого первого дня, потому как происхождения самого бедняцкого: сперва батрачил, после солдатчина, раз-два в морду, как стоишь перед их благородием, скотина. А тут война – и шесть лет в окопах, где холодная вода по колено, а вшей с себя горстями собираешь – три года на фронте за народ трудовой, как до того еще три за отечество. На войне о завтрашнем вовсе не думаешь – там каждый день живым тебе, как подарок от бога, то ли будет, то ли нет, так что первый раз сегодня, помечтать право имею. А если сам ты такой сознательный, и за народ – так баб тех сегодня зачем прикладом?

– А нечего хлеб прятать! – зло бросил матрос – чтоб на базаре продать с прибылью, когда нам в паек одни сухари несвежие! Знаешь, что с клепальщиком тем стало – это ж я товарищу Итину про него рассказал? Через неделю, пришел он домой второй раз – жена с малыми в могиле, а в комнате пусто: все на рынок снесли, за еду. Умерли от голода – когда там мешочники поганые хлебом торговали, взял тогда клепальщик гранату – и на базаре том прямо в ряды! Патруль тут же – и в чрезвычайку его, ко мне. Законов мудреных я не знал, и судил по справедливости: наш провинился – на фронт, контра – сразу к стенке. А что тут судить – потому как сам так же бы сделал, отпустить хотел, и говорю – иди, но если еще раз, то на фронт тебя, без жалости. А он в ответ: сам желаю, чтобы на фронт, потому как жить мне теперь незачем! Уважил – а после пошел сам с хлопцами на тот базар, и всех, кого с хлебом поймали – в расход на месте! Гадье спекулянтское – всегда давил и давить их буду, как клопов! Ты не о них думай – о наших, кто сейчас без хлеба! Или забыл, как в городах весной – суп из крапивы ели?

– Зимой и крапивы не было! – сказал кто-то из бойцов – пайки лишь тем, кто в цехах, заставляли под надзором есть, чтобы семьям отдавать не смели – чтобы силы были у станка стоять! А иждивенцы – как могут! Приходила соседка к соседке, с дворовым комитетом: у тебя, Матрена, трое детей, и все живы еще, значит запасы какие-то втайне имеешь, показывай давай! На смену идешь – а навстречу тела мертвые на саночках везут. Не приведи господь – еще раз пережить такое!

– Нам все ж паек казенный положен – миролюбиво сказал перевязанный – хоть и сухари, а все еда. А этим как теперь быть, с их детьми малыми? Мир завтра будет, придешь ты домой – а там другой такой как ты постарался, и что тогда? В кого тогда – гранату? Если твою семью сейчас – тоже вот так?

– Верно! – сказал еще один боец – у меня вот тоже, жена с малыми в деревне. Земля у нас не пахотная, все леса, урожай чуть, самим едва хватает, а лишку и вовсе нет. А закон о хлебосборе – для всех один. И думаю вот – а вдруг, вернусь, а там – как здесь?

Все смотрели на матроса – а тот не знал, что сказать. Тогда заговорил сам товарищ Итин – и все обернулись к нему, в полной тишине. Потому как был товарищ Итин первым сподвижником самого Вождя – а значит и всей революции. И голос его был – как окончательный вердикт, спорить с которым могла лишь явная контра. А с контрой спорить не положено – ее следует уничтожать без всяких слов, как последнюю ядовитую гадину.