Страна идиша

Как жаль, говорю я себе, что мы не поехали по мосту Мерсье, — пересекли бы границу у Малона и взглянули по дороге на гигантские типи[254] рядом с Канаваки, но тогда нам пришлось бы остановиться в Хантингдоне, введя отца в искушение заскочить на минутку на фабрику, а это была бы не просто еще одна задержка, а дополнительная возможность напомнить нам, как мама настояла на своем после их приезда в Канаду: никогда больше она не станет жить в промышленном городке, это подходит Нату и Салли, таким способом они экономят деньги, а ей хватило четырех лет в Кросно, где единственным развлечением были прогулки в город и обратно: каждая мамаша толкает коляску со своим младенцем, и ты пытаешься показать им, какая ты хорошая мать, а после смерти Кристины при родах ей почти не с кем было словом перемолвиться, и, если бы мы жили в Хантингдоне, Довидл мог бы упасть с крыши, как кузен Давид, и охрометь на всю свою жизнь, упаси Господи. А не спеть ли нам «частушку»?

По улице ходила
большая крокодила
она, она голодная была![255]

Замечательно — так скоро запеть песню, всегда вселявшую в нас бодрость духа. «Огромная-преогромная крокодилица прогуливалась по улице, и она всегда была такая голодная». Как вы думаете, что она вчера прочитала в Тог Морген Журнал? Что это была любимая русская песня Давида Бергельсона,[256] и, когда за ним пришла советская тайная полиция, он как раз пел ее своей внучке.

Кроснинская тема снова возникла, когда мы успешно пересекли границу в Шамплэн, как следствие папиной похвалы ее новой летней шляпке. Вот смешно! Это напомнило ей визит Шмуэля Дрейера, когда тот приехал в Кросно посмотреть, как устроилась ее жизнь после свадьбы. Он, в смысле Дрейер, входит в дом, оглядывается и хвалит стоящий у них в столовой инкрустированный деревянный стол. «Вос вундерсту зих?[257] — сказал папочка после отъезда Дрейера обратно в Вильно. Что еще было в нашей квартире, что можно было бы похвалить? То же самое с ее летней шляпкой.

На самом деле кто мог нам завидовать? Конечно, не остальные Роскисы. Вы только посмотрите, как папочка из кожи вон лезет, лишь бы не рассердить своих братьев или их жен, долгих лет им и доброго здравия. Поэтому, «чтобы не лезть им в глаза», он отказывается покупать новый «олдсмобиль» и будет ездить на старом, пока тот совсем не развалится. Посмотрим, не спустит ли у нас колесо, как прошлым летом? Вот уж видели бы мы «паккард», который был у них в Черновицах. Даже у короля Кароля была машина не лучше. Папа неохотно согласился на автомобиль с шофером, но у него, директора «Каурома», не было иного выхода, пока они не приехали в Лиссабон, чтобы дожидаться корабля. Там у причала стоял корабль, который мог бы отвезти их в Уругвай. Но папочка сказал — нет. Если уже они должны покинуть Европу, то только ради страны, где все жители равны. Уругвай, считал он, как и Румыния, — это страна с продажным правительством, крошечной элитой и бесправными крестьянами-батраками. Папочка всегда был таким демократом! Не то что его братья, которые всегда третировали его. Этот его братец, сущий гангстер без револьвера, забрал все, что у них было, чтобы выкупить свою жену и дочерей, и не позволил Биньомину стать партнером, — вместо этого он отослал его в Линдсей, чтоб убрать с дороги, и обманом лишил папочку и Бена их доли в «Лайон раббер». Если бы только Даар не умер перед самым их приездом в Канаду, они открыли бы бизнес с ним и оставили бы Роскисов вариться в собственном соку. Пришло время бундовской песни. Папочка, ты пой за хор.

Я — портняжка у тех, кто у всех на слуху.
Хор: На слуху!
Нашему раввину я шью шубу на меху.
Хор: На меху!
Отпорол подкладку, подшивку я расшил,
Старыми тряпками все внутри набил.
Йа-ба ба-бам, йа-ба-ба-бам,
Йа-ба ба-ба, йа-ба-ба ба-а-м.