— Чем могу вам помочь, молодой человек?
Он сел на мой диван. С тем же успехом мог бы встать перед столом, сложив руки, но предпочел скрестить ноги, будто планировал тут задержаться. Такое поведение вкупе с внезапным предчувствием, что у него есть мотив иной, нежели желание получить лучшее место, лишь усилило мою антипатию. Он заговорил про Эвангелину.
— Мы добрые друзья, знаете ли.
— Мне это кажется маловероятным.
— Не-разлей-вода. Она, Иэн и я были неразлучны. Иэна, конечно, уже нет с нами.
Я решил не произносить пустых фраз, как молча отослал бы бутылку скисшего вина, и обошелся без комментариев.
Ему явно было не по себе. Я ждал, не собираясь умалять его страданий. Наконец он собрался с духом задать крайне странный вопрос:
— Вам известно, мистер Тротта, сколько человек умерло насильственной смертью лишь в начале прошлого века?
— Я вас не понимаю.
— А мне кажется, понимаете.
Это был и не вопрос вовсе, а угроза, переданная преступником через этого человека.
— Я бы предположил, десятки миллионов. Почему вы спросили?
— Сто восемьдесят семь миллионов, если быть точным.
— Вы специалист по истории?
— Скоро им стану.
— Вы об этом хотели поговорить?
— Отчасти. — Он вытянул ноги. — Кое-кто желает с вами встретиться, — сказало это жалкое ничтожество, вставая и закрывая дверь в мой кабинет. Пич смотрела из-за своего стола с серьезным сомнением, словно Стимсон Биверс мог взорваться как бомба и разнести нас всех на куски.
— Вот как?
— Мне нет нужды называть его имя. Ваш коллега вам рассказал. И Эвангелина Харкер, возможно, тоже.
— Я понятия не имею, о чем вы говорите.