Страна клыков и когтей

Его улыбка напугала меня так, что не описать словами. В ней был намек на немыслимое. Биверс всегда был бледным, как отражение луны в луже у мусорного бака, а еще лысым в свои молодые годы, и глаза его мне всегда казались рыбьими, переменчивыми и неприспособленными к солнечному свету. Но это еще нормальные человеческие черты, последствия неудачной генетики. Поразившее меня в той беседе было много необычнее. На первый взгляд его внешность улучшилась. Он выглядел крепче, собраннее и менее болезненным, но, присмотревшись внимательнее, я заметил и другие перемены. Например, насколько я помнил, вены у него на висках так раньше не выступали, а теперь поднимались буграми и выступами. Некогда выпученные глаза запали и подернулись сеточкой красных нитей, словно он неделю не спал. И самое мерзкое, самое необъяснимое — зубы у него начали темнеть. Сперва я подумал об отравлении свинцом. Я как-то делал сюжет про городок в Мэриленде, где вода была загрязнена промышленными отходами и где у детей были пятна на зубах. Но тут было много хуже. Эмаль у него начала приобретать сине-серый оттенок.

— Много времени я у вас не займу, — сказал он, — но мне потребуется несколько минут, чтобы объяснить ситуацию. Мой хозяин просит один и только один раз…

— Боб Роджерс.

Он растянул губы в гадкой синеватой ухмылке.

— Нет, сэр.

— Кто тогда? Назовите его имя.

Глаза-щелочки еще больше сузились.

— Важно не его имя. Важны другие имена, которые он произносит, имена, которые вы слышали.

Такая наглость многое проясняла.

— Продолжайте.

— Ваш коллега из соседнего кабинета встречался с моим хозяином и пожал плоды, о которых вы едва можете мечтать.

Я рассмеялся ему в лицо.

— Надо полагать, вы говорите о безумии. Но эту награду он получил при рождении.

— Я любил ваш юмор в семидесятых и восьмидесятых, когда у программы еще были настоящие рейтинги, но сейчас по вашим глазам вижу, что вы восприняли истинную весть. Вы слышали голос. Он уже несколько месяцев шепчет тут на нашем этаже. Вы слышали его и хотите услышать еще. И я знаю того, кто может вам это дать. Я его проводник.

Мне вспомнился архаичный жест, когда-то свойственный моему отцу. Он плевал при упоминании определенных людей, например, сенатора Бертона Уиллера[17]. Мне захотелось плюнуть, но по этой эмоции можно будет прочесть истину как по кишкам, поэтому усилием воли я воздержался.

— Меня это не интересует, — ответил я.

Стимсон Биверс встал.