Страна клыков и когтей

— Вот почему это важно. — Она вздохнула. — Те пленки прибыли из Румынии, хотя мы их не ждали. Наш ассистент продюсера пропала в Румынии. Насколько нам известно, она, возможно, мертва. Ладно. Это мы знаем. И вдруг Миггисон отдает мне пленки на хранение, а потом я узнаю, что их ни с того ни с сего забрали из моей монтажной и передали другому монтажеру, который не вправе их трогать, и этот монтажер их оцифровывает, словно они нужны нам для материала, хотя, как нам обоим известно, никакого сюжета не будет, и ничего на этих пленках все равно использовать нельзя. Поэтому еще раз спрашиваю: зачем, черт побери, он их оцифровывает? Почему мы не отдаем их прямо в полицию?

Что-то разумное в ее словах было, хотя логика попыток увязать две разнородные проблемы хромала. Насколько все мы знали, эти пленки могла снять какая-то другая группа нашей сети — для «Вечерних новостей» или «Восхода», и к нам они попали по ошибке. Я понятия не имел, с чего это другой монтажер пожелал их оцифровывать, но едва ли тут есть нечто зловещее.

— Если ты говоришь, что между Эвангелиной Харкер и этими пленками есть какая-то связь, мне бы очень хотелось видеть доказательства.

Тут она почти снисходительно качнула головой, голосу нее стал еще чуточку громче:

— А как быть с фамилией? Олестру? Разве Локайер не сказал, что именно так звали человека, на которого собиралась выйти Эвангелина. Или это не считается? Или я сошла с ума?

Настроение у меня начало портиться, а это вредно для давления. Сбросив ноги со стола, я сел прямо. Фамилия меня встревожит, но ведь сама по себе она не являлась доказательством.

— Еще что-нибудь, милочка? — С моей точки зрения, разговор был закончен.

Она отодвинула бумаги у меня на столе.

— Вы не слушаете меня, Остин. Пленки прибыли из Трансильвании.

Я уставился на нее с неприкрытым изумлением. А ведь это одна из умнейших монтажеров у нас на этаже. Это восходящая звезда или была ею до сего момента. А после, поняв, что происходит, я расхохотался. Она меня поддела.

— О Боже! — Слезы покатились у меня по щекам. — Господи Иисусе!

Слава богу, она тоже рассмеялась. Мы смеялись и смеялись. Мы всхлипывали. Она хлопнула ладонью по столу. На нас напали видеовампиры. Я позвал в офис Пич, и моя секретарша тоже покатилась со смеху. Так хорошо я себя целую вечность не чувствовал. Смех — величайшая форма свободы. Своеобразно, конечно, но счастливый костюм себя оправдал. А к тому времени, когда Джулия ушла, в ее взгляд вернулась венгерская тьма, и мне не хотелось знать почему.