Страна клыков и когтей

В то утро заснеженный Боб Роджерс поднялся на двадцатый этаж здания на Вест-стрит в семь утра, вскоре после самого Клода Миггисона. Он пешком прошел двадцать кварталов от своего дома в Верхнем Ист-сайде и, кажется, нисколько не сетовал на непогоду. Напротив, она будто придала ему сил. Как обычно, он остановился поболтать с презренным Клодом Миггисоном о том, что доставили, что ожидается и что так и не доставили. Роджерс чувствовал сродство с Миггисоном. Друзьями их никто не назвал бы, но они пуд соли вместе съели. У них на глазах поднимались по лестницам сетевые шишки, чьи головы вскоре катились в забвение. Они наблюдали взлеты и падения. Их омывали скандалы, катастрофы и иски о сексуальных домогательствах. Они знали одних и тех же людей, ходили на одни и те же похороны и — реже — на одни и те же свадьбы. Короче говоря, Миггисон был с Роджерсом с самого начала, а потому разговоры с ним, хотя и пустые, полнились эхом общих воспоминаний.

Доверия эти воспоминания не порождали. В то утро Миггисон скрыл свои опасения. Все в порядке, Боб. Все отлично. В точности по графику, вовремя, ничего необычного, — отвечал он на все вопросы, приправляя каждое слово толерантной снисходительностью. Он ценил узы, связывающие его с Роджерсом, и уверенно ими манипулировал, но нутром не доверял ему и понимал, что если оступится, Роджерс посмотрит, как он летит в костер, с отстраненностью лаборанта. Этим знанием он и руководствовался в то утро. Миггисон знал, что если посвятит Роджерса в проблему с ящиками, если хотя бы словечком обмолвится о Румынии или археологических артефактах, проблема обретет собственную жизнь, и он окажется в самой гуще. Роджерс тут же позвонит Тротте домой и накричит на него, мол, Миггисону только что позвонили из службы доставки относительно каких-то дорогущих произведений искусства и почему он, черт побери, позволяет себе перевозить личную собственность за счет компании. Тротта тогда позвонит Миггисону и вставит ему за досужие сплетни. Тут все только и норовят вцепиться в глотку ближнему, и Миггисон часто мечтал о яхтах на золотом горизонте, которые, распустив паруса, уходят к теплым южным гаваням. Как и Тротта, он считал себя в душе художником.

Из его кабинета Роджерс вышел в счастливом неведении.

Около девяти утра заняли свои места представители еще одной касты — угнетаемые, но преисполненные надежд ассистенты по производству (или, как их еще тут называют, АП), не обладающие привилегиями иными, нежели жизнеспособность, честолюбие и энтузиазм. Они не секретарши, им не приходится носить стаканчики с кофе, зато у них полно других безрадостных хлопот. Они приносят пленки. Они подбирают и перепроверяют лицензионные соглашения. Они работают в выходные, никогда и ни по какому поводу не отказывают в просьбе и по любым поручениям должны бежать с радостной готовностью. Угрюмость не приветствуется. Угрюмые жены и дети есть у продюсеров дома. От низших чинов им ничего такого не требуется. И несчастные АП, как правило, под них подлаживаются. Если продюсеру сию секунду требуется пленка, ассистент по производству должен все бросить и бежать. Если ассистенту продюсера требуется брошюрка из ближайшего книжного — в солнце и в дождь ассистент по производству рысит на улицу.

Среди них Стимсон Биверс представлял собой исчезающий вид. Он видел, когда приходят на работу продюсеры — около десяти. Он подмечал, как ассистенты продюсеров сваливают плаценту своих идей на таких, как он. Он знал, что его эксплуатируют и унижают те, кто зарабатывает намного больше, а работает намного меньше. Он знал, негодовал и ждал. Он ходил на мастер-классы престижного конвента писателей «Бредлоф» и был знаком с публикуемыми поэтами.

Когда по окончании колледжа он жил в Париже, то ходил на ретроспективу фильмов Роберта Олдрича на севере Франции с немцами-интеллектуалами, которые лично знали Квентина Тарантино. Летом и даже иногда в рождественские каникулы он направлялся не на пляж. Друзья помогали ему получить место в каком-нибудь выездном семинаре писателей, или кто-то из приятелей в театральном мире находил подработку в Уильямстауне. К пятнадцати годам он лично знал почти всех членов легендарной рок-группы «Батгхоул Серферз». По собственным меркам (и кто скажет, что он ошибался в таком субъективном вопросе?) он был в тысячу раз круче всех вокруг него и заслуживал любого вознаграждения, какое мог выбить.