Страна коров

– Все, кроме вас. Что будете?

– Я открыт предложениям. Что порекомендуете?

– Еда на подходе, верно? Может, тогда аперитив, пока ждем? Вы открыты вермуту?

– Можно и так сказать.

Льюк налил выпивку в пластиковый стаканчик и вручил его мне:

– Но вам, может, стоит пить его медленно. Кусучая она тварь!

Я выпил тварь медленно. А допив, поблагодарил Льюка за совет.

– Не хотите присесть или как-то? – рассмеялся он. – Вы уже тут довольно долго стоите!

– Нет, спасибо. Я лучше постою, если вы не против…

И я постоял. И, стоя с долькой лайма в руке, я поддерживал коллегиальный треп с сотрудниками.

– Текилу пьете, Чарли? – подмигивал мне прохожий.

– Можно и так сказать! – отвечал я и заглатывал наблюдаемое одним махом.

– А как насчет коньяку?

– Так тоже можно сказать!

– А джина?

– Да!

– А рома?

– Да!

– А хереса?

– Да!

– А зиваньи?

– Да!

– И медовухи?

– Да!

– А пульке? А кумыса? А байцзю?

– О да! Я открыт им всем!

И вот так за следующие несколько минут я принял все приглашения, мне поступившие. Мятный шнапс. Прыгучие кузнечики. Кровавый мартини. Когда Ванцетти предложил мне «маргариту», я принял. А когда Сакко протянул мне джин с тоником, – не отказался[66]. Когда минитмен[67] предложил мне на выбор либо сладкое вино, либо сухое, я выбрал оба. Когда судьи Байрон и Хьюго[68] налили мне цветастого коктейля, я сделал все, чтобы проглотить его со смаком. А когда Бетси Росс[69] встала на лесенку и добавила новую звезду к большому флагу на стене – теперь там стало тринадцать полос и сорок восемь звезд, – я поднял по этому поводу тост стаканом скотча в одной руке и кружкой грога в другой. Таким манером я пил и крепкие напитки, и мягкие. И цитрусовые, и молочные. Счастливо пил. Пил без разбору. Исполнительно и устало, бурливо и сонно, исторически и кротко – я пил.

– А вы будете?.. – спросил я у коллеги в маскарадном костюме, проходившего мимо.

– Угадайте с трех попыток! – сказал Сэм Миддлтон.

– Абрахам Линкольн?

– Нет!

– Джон К. Кэлхун?[70]

– Нет!

– Маркус Гарви?[71]

– Холоднее!

– Тогда сдаюсь…

– Я Джеффри Чосер!

– Ой, ну да. Следовало понять…

– А вы? – спросила этичка.

– Я шериф, – ответил я.

– Из Нью-Мексико?

– Да.

– Я туда как-то ездила. Там было лучше, чем в Северной Дакоте, но не совсем как в Южной…

– Вот оно что?

– Да.

– Ну, я-то не бывал ни там, ни там.

– Это ничего. У вас еще все впереди…

– Правда?

– Да. Вам предстоит еще добрый десяток лет, чтоб оставить по себе какое-то наследие.

– Надеюсь, вы правы. А тем временем – что это вот?

– Что что вот?

– Этот перезвон?

– Какой перезвон?

– Неужели не слышите? Этот легкий перезвон, что разносится по всему кафетерию? Этот настойчивый похоронный звон, что, невзирая ни на какие научные принципы, заглушает собой гораздо более громкие аккорды несправедливости?

– Это своевременный и нежный лязг игры на треугольнике.

– Алан Длинная Река!

– Да.

– Он читает свой основной доклад!

– Да.

– Как это прекрасно!

– Да, оно так…

– Давайте послушаем, а?

И поэтому мы с ней послушали.

– Но Чарли? – сказала эсперантистка, когда доклад Длинной Реки был прочитан.

– Да?

– Вы так и не ответили на самый осмысленный вопрос из всех?

– О еде? Она на подходе… Честное слово!

– Нет, не о ней.

– О чем тогда?

– О любви, Чарли!

– О любви?

– Да! Что это?

– Вы у меня сейчас об этом спрашиваете? Когда у меня в руке этот кровавый май-тай?

– Да, Чарли. С тех пор, как вы здесь, мы слышали, как Уилл Смиткоут рассказывает нам, какой бы могла быть любовь, а доктор Фелч – какой она была. От Гуэн мы слышали, какой она не должна быть, а от Расти – что она не. Мы даже внимали, когда аккредиторы излагали нам, какой любви необходимо быть, если мы ходим получить возможность возобновить себе региональную аккредитацию. Но в конце концов, в конечном-то итоге, мы по-прежнему не слышали ни от кого, что она такое!

Я кивнул.

– Чарли, вы не могли бы нам, пожалуйста, рассказать, что такое любовь?

– Конечно, – ответил я.

– Расскажете?

– Да, разумеется.

– Ну и?..

И я ей рассказал.

И, проделав это, я тяжко опустился за столик в углу кафетерия, где сиживал, бывало, Уилл Смиткоут.

– Вы как, Чарли? – спросила одна секретарша, возвращаясь из комнаты 2С.

– Я прекрасно, – ответил я, помешав стебельком сельдерея в кровавом «коровьем копченом глазу» и затем похрустев им.

– Прекрасно вы не смотритесь. Вы смотритесь усталым. У вас лицо горит. Глаза у вас пусты и прозрачны. Вы что, неважно спите?

– Можно и так сказать.

– И у вас закончились пилюли?

– И так тоже сказать можно.

– А выпили вы больше, чем способны переварить?

– Вот еще одно, что вы бы могли, вероятно, сказать.

– У вас убедительный костюм.

– Благодарю вас.

– А пистолет заставляет задуматься.

– Спасибо.

– Он заряжен?

– Конечно.

– Метафорически или буквально?

– Буквально. Боюсь, этот заряженный пистолет в данный момент строго буквален.

– Поскольку вы не выспались…

– Верно.

– И слишком много выпили.

– Именно.

– Вы по-прежнему глотаете свои пилюли?

– Да.

– И подвели ли они вас ближе к тому, чтобы стать чем-то целиком?

– Полагаю, что да.

– Но когда же это произойдет?

– Боюсь, что скоро.

– До или после того, как появится еда?