Страна Ледяного Ужаса. Странное завещание

Монтеро знал, что свалившееся на Бернара богатство могло нарушить душевное равновесие самого хладнокровного человека, что уж говорить о безбашенном французе, который, поддавшись эмоциям, мог… Да мог все что угодно, ведь это был де Шатильон — любитель приключений и захватывающих событий. И Сальвадор решил выступить в роли стабилизатора, того, кто поможет лучшему другу принять верное решение даже в самой затруднительной ситуации. Вторым фактором выступило обстоятельство, выраженное в отказе других родичей Шатильона практически от всего богатства, сосредоточенного в поместье ныне покойного Вильяма Симарда, хотя многие из них были более приоритетными наследниками. Этот вопрос мучил Монтеро, безрезультатно ломающего голову над его решением. Хоть ответа ученый дать и не мог, но четко знал, что это все выглядит чересчур подозрительно, поэтому он просто не имеет права бросить своего друга в такой ответственный момент. Вечер 10 сентября у Монтеро прошел в раздумьях и тяжелых мыслях. Он колебался, ведь к той работе, которую в скором времени должен был представлять, он долго готовился и с предвкушением ожидал того дня, когда будет произносить речь. Но два вышеупомянутых обстоятельства склоняли чашу весов в противоположную от планов Сальвадора сторону. К ним добавился огонь, вновь разгоревшийся в глазах испанца, услышавшего про задуманное его другом приключение. Собственно, этот огонь никогда не гас, но с той юной поры, когда Сальвадор подружился с Бернаром, он сильно ослаб вместе с остепеняющимся ученым. И сейчас обещание, данное Монтеро долгие годы назад, пришло время сдержать. Примерно через год дружбы, Сальвадор и Бернар поклялись друг другу, что при первой же возможности отправятся если не в кругосветное, то уж точно в долгое и запоминающееся путешествие. И вот эта возможность представилась, хоть и как нельзя некстати. Но Сальвадор был человеком слова и свои обещания выполнял без единого исключения. Может, именно поэтому принудить его сказать слова клятвы было очень сложным и практически не выполнимым делом.

Итак, в канун столичного переполоха было принято, как это всегда бывало у Сальвадора, окончательное и бесповоротное решение. Lата и время отбытия испанцу были неизвестны, но только до очередного телефонного звонка, произошедшего все тем же вечером. После того, как из трубки вновь стали доноситься лишь долгие гудки, Сальвадор, помедлив с минуту, встал и направился к платяному шкафу, откуда начал доставать теплую зимнюю одежду и обувь.

А мы, не будем отвлекать ученого, так скоро решившего сменить свое темное пальто на что-то более зимнее, и отправимся туда, на ту сторону провода. Бернар этим вечером тоже не сидел сложа руки. После получения извещения о вступлении в права наследства любитель приключений все время ломал голову над выбором варианта перемещения его и его друга в унаследованное канадское поместье. Путешествие по морю никак не подходило для нетерпеливой натуры француза, ведь заняло бы немалое время, а этого Бернар допустить не мог. Именно поэтому Шатильон обратился к своему хорошему товарищу, состоящему во французском авиаклубе и являющемуся передовым конструктором и испытателем.

Это может показаться странным, но у вечно веселого Бернара было приличное число знакомых, которые являлись далеко не последними личностями на этом свете. Объяснялось это просто: Шатильон хоть и обладал взбалмошным характером, но разгульным его образ жизни назвать было нельзя. Он любил общаться с умными людьми, разбавляя официальный тон шутками и двусмысленными высказываниями, что, почему-то, очень подкупало его уважаемых собеседников. Практически все, за исключением совершенно непробиваемых зануд, отзывались о нашем французе хорошо и всегда были не против подобного рода общения. Тот вечер не стал исключением из этого правила, и друг Бернара, оставшийся допоздна в стенах клуба, радушно принял Шатильона и выслушал его вопрос. Беседа проходила в громадном зале, большую часть которого занимал грузный и очень длинный стол, напоминающий возведенный в абсолют стол переговоров. Вся его поверхность была завалена столькими кипами чертежей и разных набросков, что, собравшись в одном месте, они вполне могли бы занять объем небольшой комнатки. Чертежи, схемы, эскизы, технические рисунки и прочие очень важные для авиаконструкторов атрибуты, состоящие из многочисленных линеек, карандашей, циркулей и прочих замысловатых, понятных только посвящённым предметов, находились буквально повсюду. Все стены были уставлены шкафами, полки которых ломились от обилия бумаг, тубусов и разного рода книг. Свободное пространство стен было использовано по максимуму: не осталось ни одного места, где бы не висел хотя бы один плакат, иллюстрирующий строение крыла или авиационного винта. Если бы не ряд электрических ламп на потолке, то и он, скорее всего, был бы полностью увешан всяческими наработками авиаклуба.