Страна отношений. Записки неугомонного

Да, чуть не забыл! Мария Федоровна Андреева благополучно дожила до глубокой старости, скончавшись в 85 лет, за неделю до Нового, 1954 года (Сталина пережила), почитаемая как заслуженный ветеран партии с подпольным стажем. Последние двадцать лет занимала пост директора Московского дома ученых. Свой орден Ленина не снимала с груди никогда. Феноменальная была женщина, причём во всех проявлениях, и в актерстве тоже. Ирину, между прочим, в «Трех сестрах» играла, да так, что Чехов пошёл за кулисы, чтобы выразить признание…

Копаясь в книгах о прошлом и открывшихся архивах, я не перестаю удивляться людям ушедшей эпохи. Все-таки не было у них нынешней всесокрушающей алчности. Поедали, конечно, друг друга со вкусом, но в основном за идею, причём с какой-то обреченной самоотрешенностью. Я прочел как-то письмо Наума Эйтингона, знаменитого «генерала Котова», организатора и руководителя физической ликвидации Троцкого.

Письмо из Бутырской тюрьмы адресовано Хрущёву и датировано 25 февраля 1955 года, то есть через два года после смерти Сталина.

Хрущёв уже стал безоговорочным хозяином СССР и с каждым днем набирал силу, особенно после сенсационного доклада перед закрытием ХХ съезда партии, разоблачающего сталинские репрессии. Со слов Хрущёва было ясно – социалистическая система прекрасна, но ее сильно подпортил Сталин, которого из нашей замечательной истории надо немедленно выкинуть и забыть как страшный сон.

Так вот письмо из Бутырки Эйтингона, видного советского разведчика, который сидит уже два года (осужден ещё при Сталине), за что – слабо понимает, несмотря на выдающиеся агентурные качества:

«Центральному Комитету Коммунистической партии. (все почтительно, с заглавной буквы – В.Р.). Выражаю мою большую благодарность за ту хорошую, честную, полную интереса и смысла жизнь, которую я прожил, и за оказываемое мне доверие, которое я всегда старался оправдать.

Если поможете моим маленьким детям и близким – спасибо.

За то, что Вас побеспокоил – простите.

Прощайте.

Эйтингон.

25 февраля 1955 г.

Москва, Бутырская тюрьма, камера 195»

К Эйтингону в тюрьме относились уважительно – наслышаны были о его заслугах перед Родиной, поэтому полковник Колтунов, зам. нач. тюрьмы, под грифами «Только лично» и «Совершенно секретно» незамедлительно отправил письмо в секретариат Хрущёва.

Через месяц депешу доложили новому «хозяину» (которому, кстати, в то время лишь размышлялось о целесообразности своего разоблачительного антисталинского доклада). Прочел письмо и Суслов, уже примеряющий рясу «серого кардинала».

Результат – ноль! Так, без всякой помощи детям и близким, сидел до упора в той же Владимирской особо важной «тюряге» заслуженный-презаслуженный бессребреник «генерал Котов», а в действительности генерал-майор внешней разведки Наум Исакович Эйтингон, кавалер семи боевых орденов, помимо всего, ещё и один из активных участников «атомного проекта».

– Это когда разведчики «на блюдечке с голубой каемочкой» притащили нашим ядерщикам ворох секретной американской документации по взрывным устройствам особой мощности, а проще говоря, атомной бомбе, – рассказывал мне в Воронеже сын опального генерала профессор Владимир Наумович Эйтингон, декан экономического факультета. – Так и отбыл отец свои 15 лет. А потом, после реабилитации (уже при Брежневе), получил во искупление однокомнатную «хрущебу» в самом хулиганском микрорайоне Москвы, где и дожил до смерти… Но честью, однако, ни разу не поступился! – добавил сын с твёрдостью в голосе.

Когда на Кубе в 1978 году умер Рамон Меркадер, отсидевший в Мексике 20 лет за убийство Троцкого, его жена Рокелия Мендоса пожелала похоронить мужа в Москве. Комитет госбезопасности, по ведомству которого Меркадер проходил всю сознательную жизнь, так и не назвав мексиканским тюремщикам своего настоящего имени, не в силах был отказать в праве погребения на территории России одного из самых заслуженных своих агентов и принял решение сделать это тайно.

Тайно доставить тело с Кубы и захоронить его без всяких почестей, в узком семейном кругу. Ну а какой семейный круг может быть у человека, отсидевшего в одиночке практически треть жизни – сам-друг да безутешная вдова.

Тогда ничего не понимающая Рокелия кинулась к московским друзьям покойного, но нашла только Эйтингона. Несмотря на вкрадчивые рекомендации с Лубянки, он таки пришёл, мало того – во всех боевых наградах (которые до этого никогда не носил). Более того, сказал прощальную речь, подчеркнув силу идей, ради которых лучшие люди шли на Голгофу: