Страна отношений. Записки неугомонного

Рахиль, ты мне дана
Небесным провидением.
Рахиль, ты мне нужна
В минуты наслаждения…

Не дожидаясь конца скандала, в который уже вступило полдома, через дыру в заборе мы незаметно перетекали на улицу адмирала Истомина и через центр города шли к Амуру, на знаменитый Утес, где бренчали на гитаре, курили бабкин «Казбек», несли околесицу до середины ночи, а по возвращении домой выслушивали от родителей все, что в таких случаях причитается выслушать, обязательно про казенный дом и дальнюю дорогу в том числе. Утром, стараясь не попадать на глаза соседям, тихо разбегались по своим делам, а вечером… А вечером все начиналось сызнова.

Отелло, мавр венецианский
Одну девчонку полюбил! –

визгливо заводила Сонька, и мы нарочито противными голосами подхватывали:

Любил Отелло сыр голландский
Московской водкой запивать.

И так далее…

Запомни и заруби себе на носу

Поездку нашу в экспедицию устроила как раз Сонька. Она переговорила с отцом, и тот, на удивление, почти сразу согласился. Через день мы уже стояли перед Семеном Бронниковым, высоким костлявым мужиком в ношеном железнодорожном мундире с погонами, по-моему, капитана. Он был начальником изыскательской партии, которой предстояло отправиться в Борзю, в том числе и нам, пятерым юнцам, полным бесшабашной глупости.

Вы, конечно, не знаете, где находится Борзя? И слава Богу! Потому что нормальный человек, особенно сейчас, может отправиться туда только по приговору шариатского суда или по приказу министра обороны, поскольку Борзя была, есть и, видимо, долго будет восточным форпостом Отечества с невероятным количеством военного люда на случай время от времени обостряющихся обстоятельств на советско-китайской границе.

Борзя в ту пору – маленький пыльный городишко на юге Читинской области, где было две примечательности, вокруг которых и крутилась вся жизнь: важный железнодорожный узел, откуда пути расходились на Китай и Монголию, и войсковые гарнизоны, натыканные за каждой сопкой. Достаточно упомянуть, что минимум два советских министра обороны в разное время служили в Борзе – это Жуков, когда готовил разгром японцев на Халхин-Голе, и маршал Язов, которого Ельцин за участие в ГКЧП засадил в тюрьму, но потом, слава Богу, выпустил и даже, кажется, простил.

Борис Николаевич вообще, как любой широкий и крепко пьющий русский мужик, был человек щедрый и отходчивый. Но, как ни странно, для подобных российских типажей обладал совершенно невероятным, особенно для текущих дней, качеством – он никогда не ругался матом. Никогда! И это, между прочим, строитель по профессии! А где вы видели строителя, чтобы он не выражался по матушке, тем более на ответственном объекте, да ещё в конце завершения квартального плана. Я помню, когда на радость всем кубанцам футбольная команда «Кубань» в очередной раз вышла в класс «А» (по тем временам, высшая лига), и Сергей Федорович Медунов, безоговорочный хозяин «всея Кубани», приказал немедля перестроить городской стадион (тоже, кстати, «Кубань»), чтобы к началу нового сезона на месте старого скромного сооружения стояло новое, в два раза больше и в три раза лучше. Я видел авралы, но тот общекраевой аврал могла превзойти только всеобщая мобилизация по случаю начала новой войны. Самое интересное – это планерки, которые по поручению Медунова дважды в сутки проводили ответственные советские и партийные работники. Столь изобретательного мата я не слышал до того ни разу.

Но поскольку ныне вся страна – «строительная площадка» (не в смысле стройки, а в смысле разговорного колорита), то на этом языке изъясняются все поголовно: депутаты и девственницы, моряки и пограничники, защитники среды и враги всякой экологии, очники и заочники, школьники и школьницы, профессора и бомжи, зеки и конвоиры, слабые и сильные, генералы и рядовые. Боже, а как красочно общаются на нем «звезды» шоу-бизнеса! Может быть, менее изысканно, чем кордебалет Большого театра, но очень зычно! Я уже не говорю о мире кино, театра, литературы, конечно же, педагогики, обсуждающей вечные реформы, и особенно медицины. Вот он, подлинно современный русский язык, на котором мы разговариваем друг с другом минимум последних лет двадцать.

Несомненное «завоевание» текущего времени – это выход ненормативной лексики из сумерек вековечного подполья и ее триумфальное шествие в публичном формате, но уже не на заборах и воротах, а в широкой прессе, по телевизору, в театральных спектаклях, кино и книгах. В том числе и с участием классиков, например, утонченного эстета Андрея Вознесенского, с ностальгирующей слезой и изысканным матом вспоминавшего в «Виртуальном романе» свое босоногое детство.