Страна Оз за железным занавесом

Весьма распространенным стереотипом является точка зрения критиков, согласно которой произведения великой литературы и высоких художественных достоинств не способны снискать коммерческий успех <…> некоторые, развивая эту мысль, утверждают, что коммерческий успех и литературное качество – в худшем случае взаимно исключают друг друга, а в лучшем – обратно пропорциональны (Whited 2002, 7).

К 2000 году книги о Поттере были переведены на почти сорок языков и издавались по всему миру. Дж. К. Роулинг дала огромный толчок книжным продажам по всему миру, но именно этот факт некоторые считают причиной ее непризнания. Называя книги о Гарри Поттере «феноменом», Джек Зайпс отмахивается от них, говоря:

Если вы прочитали одну, то считайте, что прочитали все: фабула одна и те же, и на мой взгляд, сюжетные линии становятся до раздражения скучными, после того как вы прочитали первую книгу (Zipes 2001, 176).

Он утверждает, что успешные продажи объясняются привычкой «потреблять без разбора» и объясняет: «Сегодня опыт чтения у детей определяется масс-медиа и рынком, так что удовольствие от чтения и понимание прочитанного часто диктуется общественным мнением» (2001, 172). Несомненно, книги Роулинг, как и серия Баума, отчасти обязаны своей популярностью коммерческим киноверсиям, но называя их «вторичными» и «популярной беллетристикой» – или того хуже – и полностью исключая из критического дискурса, невозможно лишить их культурного влияния, пусть и противоречивого. Объявив книги о Поттере негодными для детского чтения, потому что они прославляют магию и волшебство, и потребовав запретить их, консервативные христианские группы и несколько десятков школ в разных регионах США действовали точно так же, как в конце 1950‐х поступали с книгами Баума. Утверждая необходимость серьезной критической оценки книг о Поттере, Жизель Анатоль обращает внимание на то, что они «могут стать произведениями, оказавшими наибольшее влияние на формирование этого поколения, и поэтому нуждаются в исследовании и изучении, а не в отбраковке, как заурядное криминальное чтиво, поп-культура или мимолетная мода», поскольку они определенно повлияют «на интеллектуальное и социальное развитие сегодняшних детей и завтрашних взрослых» (Anatol 2009, XV). Содержит ли книга глубокие смыслы, служит ли высоким целям или только развлечению, не определяет того, чтó эта книга может означать для ребенка и как она способна повлиять на его жизнь. Это подтверждается вновь и вновь, когда взрослые обсуждают степень влияние на них прочитанного в детстве – неважно, была ли это популярная беллетристика или серьезная литература.

В США и в России контроль за детской литературой и чтением, педагогические идеи и издательские методы во многом были похожи. Советскому государству, как еще одному молодому обществу, которое стремилось сформировать будущие поколения по меркам новой системы ценностей, опиравшейся на отрицание старой культуры, приходилось сталкиваться с теми же проблемами в попытках создать после революции свою оригинальную детскую литературу. В том, что касалось подходов к детскому чтению и образованию, США и СССР в 1920‐е годы развивались параллельными путями, это проявилось и в склонности на ранней стадии к заимствованию и адаптации иностранной литературы и педагогических идей. Но если американцы прежде всего обращались к Англии, своей англоговорящей прародине, как к источнику вдохновения и примеру для подражания, то русские по большей части смотрели на Западную Европу, и их задачи осложнялись необходимостью перевода. Однако в России существовала долгая и прочная традиция перевода и переработки иностранной литературы, она продолжалась и в советские годы и оказала влияние на развитие русской детской литературы.

Переводы и адаптации в царской России