Страна последних рыцарей

Постепенно дождь шел все мягче и спокойнее, мелкими нежными струйками. Я вышел за ворота и стал под дождь, чтобы его мягкая прохлада коснулась моей кожи и одежды. Затем, сам того не сознавая, я почувствовал, как мои ноги понесли меня к загону для скота, где снова блеяли овцы. А когда у самого луга я завернул за угол, то увидел там пастушку Билан. На ней был все тот же зеленый наряд, и она, как танцующее деревце, прыгала и пела под дождем одна. Еще более мокрая, чем утром, с вьющимися влажными волосами, Билан время от времени поднимала свои открытые губы к нему, чтобы струйки дождя попадали в рот. Тут вдруг к ней подбежали козы и начали срывать с нее листья, так что местами уже виднелось ее синее платье. Я подбежал к ней, она не испугалась, а только засмеялась мне своими черными глазами. Тогда я взял ее за руку и начал с нею танцевать под дождем, а потом мы отогнали коз, которые рвали ее зеленые одежды.

А затем три дня и три ночи продолжал лить мягкий и мирный дождь, и земля, окутанная влажным покрывалом, утоляла свою жажду и поила соком фрукты. Все вокруг было довольно!

Когда солнце вновь появилось на небе, я пошел к Билан, чтобы поиграть с нею. На ней уже не было зеленого наряда; наверное, его съели козы. Она, как все девочки-пастушки, была одета в простенькое пестрое платьице, прямое и широкое, под которым едва вырисовывались два маленьких трепетных бугорка. Она постоянно бегала босиком, была очень подвижной и нигде не задерживалась надолго. Я помню только ее лучистые глаза и темно-каштановую копну ее волос. В ушах она носила золотые серьги, а на шее — ожерелье из монет, звеневшее при каждом ее движении.

Билан можно было найти только за пределами аула, на выгоне для скота или в махи, где она и жила. Здесь стояло сложенное в стога мягкое и душистое сено, в котором можно было спрятаться. Были здесь и чудные серые ослики, нежные ягнята, бараны с закрученными рогами и, самое главное, ее питомцы — козлята, которых она по утрам выгоняла на луга, а по вечерам загоняла обратно в хлев, где ее окутывало теплое дыхание, исходившее от их густой шерсти. Я видел, как она доила коз, и как козлята пили молоко из сосков матерей.

Билан говорила с пониманием и важностью обо всем, что было связано с животными. Она давала им имена и знала все их привычки.

Эта девочка всегда была одна и знала много замечательных игр. Когда мы сидели у ручья, а козы, за которыми можно было, собственно, особо и не присматривать, разбредались вокруг, она доставала со дна ручья цветные камешки, трясла их в сложенных ладонях и бросала на землю. Каждый из камней имел свое определенное значение, и по их расположению она предсказывала наше будущее, и, прежде всего, объясняла мне, что ждет меня, когда я стану взрослым. У нее была пастушеская флейта, вырезанная из тростника, которая издавала странные, прерывистые звуки, то высокие, то низкие. Мне нравилось их слушать, лежа на спине и разглядывая плывущие в небе белые облака, которые, сталкиваясь с вершинами гор, затем медленно расходились, чтобы снова сойтись. Но все эти перемещения казались мне тогда бессмысленными.

Если я иногда не появлялся ранним утром, Билан поднималась на большой валун, громко и призывно играла на своей флейте, и тогда вокруг нее собирались козы, они хотели на луга. И мне не оставалось ничего другого, как отправиться к ним. Я бросал все свои дела и бежал туда только для того, чтобы поиграть на флейте. Когда родители Билан работали на дальних полях, она носила им еду, а я сопровождал ее. У нее была старая преданная собака, похожая на медведя, которая тоже шла вместе с нами. Люди, работавшие в поле, радостно махали нам уже издалека, они были голодны и с нетерпением ждали нас. Мы доставали из хурджина все наше богатство: бузу, хлеб, кислое молоко, сыр, и начиналась чудесная трапеза, в которой и мы принимали участие.