Позади них взревели трубы, и хриплые голоса приказали всем убраться с дороги. Приближались две группы всадников – каждая со своими знаками отличия, но обе одинаково нетерпеливые и грубые по отношению к своим попутчикам на дороге, – хлеща запряженных в телеги лошадей, чтобы заставить их сойти на обочину, и расталкивая женщин и детей по сторонам своими лошадьми. За ними следовала пара бронированных карет, занавески на которых были задернуты, чтобы скрыть сидящих внутри от завистливых взглядов простых людей, а также чтобы защитить пассажиров от вида толпы – и, скорей всего, и от ее запахов тоже, поскольку даже Церера не могла не признать, что от кое-кого из тех, кто их окружал, откровенно попахивало. С другой стороны, она уже и сама почти два дня не слезала с седла, так что не была уверена, что ее безоговорочно примут в приличном обществе, пока она не примет ванну и не переоденется.
Церера, Дэвид и Лесник пропустили кареты, за которыми проследовали еще несколько верховых, прежде чем двинуться дальше. Спускаясь по склону, они увидели еще больше всадников и карет, приближавшихся к замку с севера и востока.
– Этот Балвейн, видать, весьма популярная личность, – заметил Дэвид.
– Похоже, созвали совет местных олигархов, – сказал Лесник.
– Из-за фейри? – спросила Церера.
– Властелин, который позволяет старым врагам красть младенцев, долго не продержится у власти, если только не предпримет что-нибудь в связи с этим. Что нам только на руку, поскольку означает, что не придется тратить силы на то, чтобы убедить Балвейна и его приспешников действовать.
Навстречу им на холм с трудом поднималась небольшая группа грязных шахтеров, одежда и лица которых почернели от угольной пыли. Некоторые из них были людьми, но большинство – гномами, и оба этих вида смешивались между собой без всякой иерархии или деления на своих и чужих, хотя маршевую песню никто не насвистывал – все были для этого слишком измучены. Церера заметила, что Дэвид всматривается в лица гномов, наверняка надеясь отыскать среди них тех, кого он некогда знал, но ни один из них не был ему знаком, и на его внимание они отреагировали довольно враждебно.
– Ну, чё уставился? – бросил ему один из гномов. С конца его шляпы свисал колокольчик, но он был помят и не звенел – разве что тускло позвякивал.
– Я ищу друзей, – ответил Дэвид.
– Ты не найдешь здесь друзей. Братьев, если у тебя в легких достаточно угольной пыли, но только не друзей.
– Если ты ищешь работу, – добавил другой гном, – в шахте всегда найдется местечко и для тебя. У нас сегодня уже трое погибших, так что если вы все найметесь, то сравняете счет.
– Но я бы не рекомендовал этого делать, – сказал первый гном, настрой которого при виде Цереры несколько смягчился. – Если поставишь свой знак в контракте, то уже его не сотрешь. Это плохая жизнь, которая приводит к еще более худшей смерти.
– Тогда зачем же это делать? – спросила Церера.
Гном огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что его никто не подслушивает, но едва он собрался продолжить, как один из шахтеров-людей предостерегающе положил руку ему на спину и осведомился:
– Вы направляетесь к его светлости, насколько я понимаю?
– Именно так, – подтвердил Лесник.
– Знакомые его, что ли?
– Пока еще не имели удовольствия.
– Ну что ж, когда познакомитесь с ним, обязательно передайте ему от нас привет. И скажите, что все рабочие здесь счастливы и всем довольны.
Но его тон и усталость на лице говорили совсем о другом.
Он похлопал своего спутника-гнома по плечу, и шахтеры продолжили свой путь – к кормежке и отдыху.
– Принудительный труд? – спросил Дэвид у Лесника, как только они ушли.
– В лучшем случае вынужденный.
К тому времени они уже смешались с толпой, пытавшейся проникнуть в город: мужчины и женщины влекли свои пожитки на телегах, ослах и лошадях или, в отсутствие чего-то из перечисленного, на собственных спинах. Многие вели за руку детей, или гнали скот, или держали на веревках собак. То тут, то там Церера слышала разговоры про фейри. Это был массовый исход испуганных людей, ищущих защиты за высокими стенами. Каждого из них допрашивали стражники, прежде чем либо пропустить за ворота, либо посоветовать попытать счастья в каком-нибудь другом месте. Основной причиной отказа было отсутствие места для ночлега. Те, кому было отказано в разрешении войти, присоединялись к растущему сообществу, разбившему лагерь за стенами цитадели, – некоторые уже развели костры, чтобы приготовить еду или погреться.
Церера поймала себя на том, что чешет рану на руке, которую успела расцарапать до крови.
– Калио? – спросил у нее Лесник.
– Укус чешется и безумно болит, а значит, она наверняка уже где-то совсем близко. Надеюсь, что не станет еще хуже, а то я уже почти подумываю отрубить себе руку.
– Давай будем надеяться, что до этого не дойдет, – сказал Лесник. – У тебя есть мазь на случай, если боль станет совсем уж невыносимой, но используй ее с умом. Если ты слишком сильно притупишь боль, у нас не будет возможности выслеживать дриаду.