Страна премудрых пескарей. Очерки истории эпохи

В осуществлении всех этих грандиозных хозяйственных программ Дзержинский был одним из главных соратников Ленина.

Дзержинский возглавлял ВСНХ и проявил в экономике организаторский талант ничуть не меньший, чем в политике. Многие его решения по развитию инфраструктуры страны остаются образцом для менеджеров высшего ранга.

Карательная практика, пусть даже и вызванная чрезвычайными обстоятельствами эпохи классовой борьбы, многими порицается, однако переломить хаос смутного времени, проложить торную дорогу развития невозможно без самой жёсткой позиции государственных органов. Иной раз это выглядит выбором из двух зол. Приходится делать из меньшего зла добро – ибо, как напомнил персонаж романа Роберта Пенна Уоррена «Вся королевская рать» Вилли Старк, больше добро делать собственно не из чего.

Дзержинский же творил добро не только в экономике. Вспомните хотя бы созданную им беспримерную систему спасения беспризорных детей. Дзержинский более известен как создатель ЧК и глава Лубянки.

Эту его работу пытаются принизить те, кто в современной России – вроде бы без массового кровопролития – породил беспризорщину куда большую, чем было их после семи лет Мировой и Гражданской войн. Если учесть не только выброшенных на улицы, но и позабытых затравленными лихолетьем и нищетой родителями, то ныне без призора у нас многие миллионы детей.

Причём у клептореформаторов, разрушивших цивилизационные основы современного государства в России, оправданий куда меньше, чем у Дзержинского. Для «железного Феликса» революция была средством создания нового, справедливого и человечного общежития.

По Достоевскому, вся гармония мира не стоит одной слезинки ребёнка. Но тогда и подавно не стоит этой слезинки – а тем более океана слёз, неизбежного при нынешнем массовом беспризорничестве и детской наркомании – цель не столь возвышенная, вроде демократии в стране.

Так что Владимиру – Владимирово, Феликсу – Феликсово.

Всё и сразу

На протяжении большей части советской истории троцкизм считался едва ли не страшнейшим обвинением. Между тем сам Троцкий – один из организаторов социалистической революции, глава вооружённых сил молодой республики – до конца жизни считал себя пламенным поборником советского государства. Откуда же взялось общее представление об его опасности?

Напакостить любым способом

Начнём (как всегда, когда нужно разобраться в сложном вопросе) издалека: с 1898.01.28, когда Лейба Давидович Бронштейн (1879.11.07–1940.08.21) – будущий Лев Давыдович Троцкий – впервые оказался в одесской тюрьме. Отец юного революционера был одним из крупнейших землевладельцев Новороссии и крупнейшим среди евреев (в те годы, когда закон Российской империи запрещал лицам иудейского вероисповедания владеть землёй, он оформлял свои владения на подставных лиц и выплачивал им символические суммы за аренду), наладил весьма современное и эффективное производство зерна. В Одессе – главном имперском центре зернового экспорта – его очень ценили. Так что старший надзиратель тюрьмы Троцкий, по рассказам некоторых сидельцев, часто нарекал юноше: как может сын уважаемого Давида Леонтьевича выступать на стороне всяких голодранцев?

Не знаю, верны ли рассказы об этих нареканиях, но в 1902-м, убегая из ссылки, уже профессиональный революционер вписал в фальшивый паспорт именно фамилию того самого надзирателя. Это, похоже, указывает не столько на остроумие (как полагают биографы), сколько на желание победить любой ценой и любым способом: находящийся на уважаемой государственной службе представитель дворянского (с начала XVIII века) рода мог воспринять такое использование своей фамилии не иначе как личное оскорбление.

Во избежание

Дальнейшая судьба яркого публициста, главного организатора взятия большевиками власти 1917.11.07 (к его 38-летию) и последующей победы в Гражданской войне (начатой, вопреки расхожей легенде, вовсе не большевиками, а их политическими противниками, желавшими – опять же вопреки легенде – не восстановления монархии, а возврата к рассыпавшейся за считанные месяцы системе власти, сложившейся после отречения Николая II Александровича Романова), описана в стольких источниках (в том числе и его мемуарах – апологетических, как и подобает трудам в этом жанре), что вряд ли нужно перечислять все этапы большого пути. Отметим только обстоятельства его гибели.

Её традиционно считают проявлением свирепой кавказской мстительности его главного политического противника Иосифа Виссарионовича Джугашвили. Это мнение так же ошибочно, как и почти все расхожие легенды о Сталине. Если бы Джугашвили хотел мести, он организовал бы убийство Бронштейна куда раньше – на Принцевых островах в Мраморном море, куда тот был выслан из СССР в январе 1929-го, или в Норвегии, куда Лейба Давидович перебрался из Турции. А что мешало выбросить бывшего вождя из поезда по дороге в Алма-Ату – в ссылку – 1928.01.18 и объявить это несчастным случаем?