Страна Рождества

На другой странице ПоискоВик разыскивал дорогу через лабиринт высящихся леденцов. Вик помнила, как рисовала это — рисовала в сладком ленивом трансе, покачиваясь под «Черные клавиши»[137]. Она не помнила, чтобы рисовала детей, которые прятались в углах и закоулках с ножницами в руках. Не помнила, чтобы рисовала малышку Бонни, слепо ковыляющую куда-то, зажав руками глаза. «Они играют в ножницы-для-бродяги», — ни с того ни с сего подумала она.

— Не понимаю, каким образом, — сказала Вик. — Этих страниц никто не видел.

Хаттер провела большим пальцем по краю стопки картона и сказала:

— Меня немного удивило, что вы рисовали рождественские сцены в середине лета. Попробуйте подумать. Есть ли какой-то шанс, что ваша работа может быть связана…

— С решением Чарли Мэнкса отплатить мне за то, что я отправила его в тюрьму? — спросила Вик. — Я так не думаю. Я думаю, что все очень просто. Я его разозлила, и теперь он поквитался. Если мы закончили, я хотела бы прилечь.

— Да. Вы, должно быть, устали. И — кто знает? Может, если у вас будет возможность отдохнуть, то вы вспомните что-то еще.

Тон у нее был достаточно спокойным, но Вик в этой последней фразе послышался намек на то, что она может сказать нечто большее и обе они это понимают.

Вик не узнавала своего собственного дома. К дивану в ее гостиной прислонялись магнитные интерактивные доски. На одной из них была карта, показывавшая северо-восток, на другой красным маркером была записана хронологическая последовательность. Папки, набитые распечатками, были разложены на всех доступных поверхностях. Отряд вундеркиндов Хаттер теснился рядком на диване, как студенты перед игровой приставкой, один из них говорил в микрофон гарнитуры Блютуз, меж тем как остальные работали на ноутбуках. Никто не посмотрел на нее. Она не имела никакого значения.

Лу располагался в спальне, в кресле-качалке в углу. Она тихонько закрыла за собой дверь и подкралась к нему через темноту. При задернутых шторах в комнате было сумрачно и душно.

Рубашка у него была изгваздана черными отпечатками пальцев. От него пахло байком и каретным сараем — одеколоном, который не был ей неприятен. К грудной клетке был прикреплен лист коричневой бумаги. Его круглое, тяжелое лицо было серым в тусклом свете, и с этой запиской, свисавшей с него, он был похож на дагерротип мертвого гангстера: ВОТ КАК МЫ ПОСТУПАЕМ С ТЕМИ, КТО ВНЕ ЗАКОНА.

Вик смотрела на него сначала с беспокойством, потом с тревогой. Она потянулась к его пухлому предплечью, чтобы проверить пульс — она была уверена, что он не дышит, — когда вдруг он вдохнул, присвистнув одной ноздрей. Он просто спал. Вымотался так, что заснул в ботинках.

Она убрала руку. Она никогда не видела его таким усталым или таким больным. В его щетине виднелась седина. Казалось как-то неправильным, что Лу, любившему комиксы, своего сына, буфера, пиво и дни рождения, когда-то придется постареть.

Она прищурилась на записку и прочла:

«Байк еще не в порядке. Нужны запчасти, которые поставляются через несколько недель. Разбуди меня, когда захочешь об этом говорить».

Прочесть эти пять слов — байк еще не в порядке — было почти так же плохо, как прочесть «Уэйн найден мертвым». Она чувствовала, что они были в опасной близости к одному и тому же.

Не в первый раз в жизни она жалела, чтобы Лу вообще посадил ее в тот день на свой мотоцикл, жалела, что не поскользнулась, не упала на дно бельепровода и не задохнулась там, избавив себя от горестей остальной своей жалкой жизни. Мэнкс не лишил бы ее Уэйна, потому что никакого Уэйна не было бы. Задохнуться в дыму было легче, чем испытывать нынешнее чувство, словно ее внутри безостановочно рвут на части. Она была простыней, раздираемой и так и этак, и очень скоро от нее не останется ничего, кроме лохмотьев.

Она присела на край кровати, рассеянно глядя в темноту и видя свои собственные рисунки, те страницы из ее нового «ПоискоВика», которые показывала ей Табита Хаттер. Она не понимала, как кто-то, глядя на такую работу, мог бы предположить, что она невиновна: все эти утонувшие дети, все эти сугробы, все эти леденцы, вся эта безнадежность. Скоро ее закроют, и тогда будет слишком поздно пытаться как-то помочь Уэйну. Ее закроют, и она ни в малейшей мере не могла винить в этом полицейских; Вик подозревала Табиту Хаттер в слабости из-за того, что она еще не надела на нее наручники.

Ее вес продавил матрас. Лу бросил свои деньги и сотовый телефон посреди покрывала, и теперь они соскользнули к ней, уткнувшись в бедро. Она хотела, чтобы было кому позвонить, кто сказал бы ей, что делать, сказал бы ей, что все будет в порядке. Потом до нее дошло, что ей есть кому позвонить.