Страна Рождества

Она обнаружила, что не может поднять голову, ни даже повернуть ее. На периферии зрения она видела, что левая нога у нее в колене вогнута, то есть коленный сустав сложен в направлении, на движение в котором совершенно не рассчитан.

Ее вельветовый мешочек с буквами упал возле ее головы, разбросав фишки по парковке. Она увидела буквы У, Т, Ф и еще некоторые. Из них можно было составить ФУТ. «Знаете, вы умираете, мисс Ли? Нет, но напойте мне несколько ФУТов, и я воспроизведу»[165], — подумала она и закашлялась так, что это могло бы быть смехом. Она выдула из губ розовый пузырь. Когда это рот у нее успел наполниться кровью?

Уэйн ступил на парковку, размахивая руками вперед и назад. Лицо у него было белое, с болезненным блеском, но он улыбался, показывая полный рот блестящих новых зубов. По лицу стекали слезы.

— Ты смешная, — сказал он. — Это было забавно! — Он заморгал, смахивая слезы. Бездумно провел по лицу тыльной стороной ладони, оставляя блестящую полосу на своей пушистой щеке.

Машина остановилась в десяти футах от нее. Открылась дверца со стороны водителя. По асфальту зашаркали башмаки.

— Я не вижу ничего забавного в том, что она свалилась на бок «Призрака»! — сказал Мэнкс. — Теперь в боку моего «Призрака» появились чертова вмятина! Справедливости ради надо сказать, что в этой тощей суке вмятина еще больше. Вернись в машину, Уэйн. Нам надо одолеть сколько-то миль, если мы хотим достичь Страны Рождества до восхода солнца.

Уэйн опустился на одно колено рядом с ней. Слезы оставили красные полоски на его бледных щеках.

«Твоя мать любит тебя», — хотела сказать ему Мэгги, но наружу вырвались только хрипы и кровь. Тогда она попыталась сказать ему то же самое глазами. «Она хочет тебя вернуть». Мэгги потянулась рукой к его руке, и Уэйн взял ее и сжал.

— .жаль очень Мне, — сказал он. — .поделать мог не Ничего

— Все в порядке, — шепнула она, не говоря этого на самом деле, а просто шевеля губами.

Уэйн отпустил ее руку.

— Отдыхай, — сказал он ей. — Просто отдыхай здесь. Пусть тебе приснится что-то хорошее. Пусть тебе приснится Страна Рождества!

Он вскочил на ноги, побежал и пропал из виду. Дверца открылась. Дверца закрылась.

Взгляд Мэгги передвинулся на башмаки Мэнкса. Он едва не стоял на ее разбросанных фишках «Эрудита». Теперь она видела другие буквы: Р, М, И, Т. Из этого можно было составить РИТМ. Думаю, он сломал мне шею — что за РИТМ! — подумала она и снова улыбнулась.

— Чему ты улыбаешься? — дрожащим от ненависти голосом спросил Мэнкс. — Тебе нечему улыбаться! Ты умрешь, а я буду жив. Ты тоже, знаешь ли, могла бы пожить. Во всяком случае, день-другой. Я кое-что хотел бы знать… например, кому еще ты обо мне рассказала. Я хотел бы — не отворачивайся, когда я с тобой говорю!

Она закрыла глаза. Она не хотела смотреть на его перевернутую физиономию отсюда, с земли. Дело было не в его уродстве. Дело было в его тупости. Дело было в том, как отвисал у него рот, показывая его неправильный прикус и кривые коричневые зубы. Дело было в том, как выкатывались из черепа его глаза.

Он ударил ее башмаком в живот. Если бы была какая-то справедливость, то она бы ничего не почувствовала, но никакой справедливости не было, никогда не существовало, и она завопила. Кто знал, что можно испытывать такую боль и не терять из-за нее сознания.

— Теперь слушай. Ты не должна была вот так умирать! Я не такой уж плохой человек! Я друг детей и не испытываю никакой неприязни ни к кому, кроме тех, кто пытается помешать мне в работе! Тебе не надо было выступать против меня. Но ты выступила, и посмотри, к чему это тебя привело. Я буду жить вечно, и этот мальчик тоже. Мы будем жить хорошей жизнью, меж тем как ты будешь превращаться в грязь в своем ящике. И…

Тогда она все поняла. Сложила все буквы вместе, увидела, что они составляют. Она поняла это и издала фыркающий звук, выдувая брызги крови на ботинки Мэнкса. Этот звук ни с чем нельзя было спутать: звук смеха.

Мэнкс отпрянул на полфута, словно она попыталась его укусить.

— Что смешного? Что смешного в том, что ты умираешь, а я живу? Я уеду, и никто меня не остановит, а ты будешь истекать кровью здесь, на камнях, и где же в этом большой смех?

Она попыталась сказать ему. Шевельнула губами, обозначая это слово. Но смогла только прохрипеть и разбрызгать еще больше крови. Она полностью утратила дар речи, и при этой мысли ощутила сладкую дрожь облегчения. Заикания больше не будет. Не будет отчаянных попыток добиться понимания от других, когда язык отказывается повиноваться.

Мэнкс распрямился во весь рост, при этом ударяя ногами по буквам, разбрасывая их, разбрасывая то, что они написали, если вдуматься, как их надо разложить: ТРИУМФ.