Страна сбывающихся надежд

Мне они напоминали профессора Т. Е. Ковбасенко, в 80-х годах зав. Кафедрой травматологии и ортопедии криворожского ГИДУВА. Тарас Ефимович мог столь массивно заседать развалившись в президиумах, как будто его уже отлили в металле, оперировать сутками, читать очень веселые лекции, пить горилку литрами, есть сало тоннами, и отечески пощипывать молоденьких медсестричек. Разумеется, это и был интернациональный преобладающий тип настоящего ортопеда!

Лысины у «ковбасенок» были почти обязательным атрибутом успешности. Ими гордились, их холили, доводя до насыщенного семужного цвета, лысинами пускали зайчики. Евроатлантические ортопеды, те носили свои лысины с гордостью, чего нельзя было сказать об индоортопедах – именно тут и заключалась цивилизационная пропасть и расовое отличие. Только один индийский профессор, пытался примкнуть и носил на лысине игривый хохолок, который был любовно взбит и как-то закручен чудесным образом каким-то специальным термобигудем. Но остальные выступали строго в тюрбанах, не допуская и мысли об алопеции, плеши и, не дай Кришну, о лысине…

Сам носитель лысины, я не смог не оценить этот важный предмет одежды.

После приветственной речи на трибуну выпустили лёгкую кавалерию – анестезиолога, потом трансплантолога, который случайно попал в наш калашный ряд.  Впрочем, он рассказывал о результатах пересадки печени, ибо «Морсби лимитед» занимались и этим. Участники конференции, между тем, всё подходили и подходили, занимая задние ряды. Обстановка в зале была непринуждённая, без официоза. Почти каждый докладчик сперва спрашивал -

– А где вся толпа?

– Это что – вся банда?

– Что-то маловато в зале пипла…

– Ещё не вся братва припёрлась?

и только тогда уже начинал.

Несмотря на то, что замена естественных суставов на искусственные  была темой актуальной и крайне интересной, свидетельствуя о наступлении совершенно новой эры в травматологии и ортопедии, я почему-то не испытывал к теме почти никакого интереса. На мой взгляд, тут уже заканчивалась медицина и начинались высокие технологии чистой воды, когда принцип «лечить не болезнь, а больного», который свято соблюдался 200 лет, изменил свой вектор диаметрально. Больной теперь интересует врача – если современного врача можно назвать «врачом» в традиционном смысле слова – постольку, поскольку его болезнь укладывается в крайне примитивные стандарты, шаблоны, схемы, алгоритмы. В данном случае, насколько применимы к пациенту высокие технологии – применимы, применяем, не применимы – не применяем. То есть, можем копать, а можем и не копать.

Отбирал, готовил больных и ассистировал Савитару Рананде я тоже без энтузиазма – слишком уж, на мой взгляд, в эндопротезировании суставов всё было предусмотрено, предсказуемо, стандартно и поэтому тускло, уныло. Конечно, это чудо – то больной годами не мог ходить, а тут на второй день после операции «бросил костыли свои и пошёл» – и это не метафора! Эффект от этих операций (Савитар менял коленные и тазобедренные суставы) превосходил самые смелые ожидания, а осложнений почти не бывало. Но всё это было ожидаемо, поэтому лишено того оттенка эмоциональности, романтики и борьбы, с которым я сроднился с самых первых шагов на поприще травматологии и ортопедии в Великобелозёрской центральной районной больнице, куда попал по распределению после мединститута. «Цимесом» профессии было поставить правильный диагноз непонятному больному, успешно прооперировать неоперабельный перелом при отсутствии материальной базы, вытянуть человека с того света при несовместимой с жизнью травме… да даже грамотно выдать левый «больничный лист», так, чтобы ни одна экспертиза не докопалась.

Поэтому в программе замены суставов кхмерским больным, производимым индийским ортопедом, русский доктор участвовал только из-за денег – без азартно-эмоциональной вовлечённости.

Собственно, на конференцию-то я поехал только затем, чтобы сменить обстановку и посмотреть Индию – больно уж надоело мне торчать в Пном Пне, хоть и работая.

Наверное, виною такой прохлады в отношении высоких технологий в ортопедии было т.н. «профессиональное выгорание», которому, как утверждают, подвержены все врачи, особенно, со стажем. А моя карьера уже клонилась к закату!

Своё свободное время я обычно проводил в компании с бутылкой, за что так ругал меня Жан. Сам он почти не пил, поэтому был не в силах понять чудодейственный эффект, производимый алкоголем в тропиках! Почему-то считается, что в жару пить нельзя. Действительно, когда я работал хирургом в Узбекистане, в городе Навои, мне однажды после операции старшие товарищи налили стакан коньяку – меня вызвали из дома, и, проассистировав на операции, я должен был идти домой – точнее, в общагу, где тогда жил. Коньяк был очень хороший, армянский, «пятизвёздочный». Я в свои 24 года махнул стакан не глядя, закусил шоколадкой и вышел в 60-градусную августовскую жару, в пустынно-безводной местности между Бухарой и Самаркандом. Как я тогда добрался до общаги – не могу вспомнить до сих пор.