Страна счастливых (сборник)

Ян Ларри Страна счастливых (сборник)

Грустные и смешные истории о маленьких людях (1926)

Юрка

Юрке девять лет, и хотя такой возраст очень даже неприличный для сознательного пионера, но в этом Юрка совсем не виноват.

Во первых, Юрку никто не спрашивал, когда он хочет родиться, а во вторых, он знал доподлинно, что слезами горю не поможешь.

Эту обиду он носил в своем сердце так, как и надлежит сознательному пионеру: молча и не жалуясь.

Правда, временами обида становилась нестерпимо острой и колючей, — что чаще всего случалось по субботним вечерам, когда отец начинал рассказывать после ужина о годах гражданской войны, о битвах и походах — вместе с красной армией — в степях Кубани и Дона, — тогда Юрка завистливо глядел в отцовский рот и думал с досадой:

— Ну, ах как задается этот отец… Ах, как он отчаянно хвастает..! — и, презрительно шмыгая носом, вставлял небрежно:

— Гм… жаль, что я в ту пору был еще непригодным для борьбы… Право, жаль!.. Мне думается парочку генеральских полков мне удалось бы разогнать… Как ты думаешь?..

Отец на это ничего не отвечает, — он улыбается, смотрит с каким-то особенным вниманием поверх Юркиной головы в угол, где точно лев с седою гривой висит мудрый Маркс, и левой рукой треплет Кадета — серую дворняжку, допущенную в комнаты за прежние заслуги в красной армии.

У Кадета пробито правое ухо, уничтожен при помощи кипятка когда-то пушистый хвост, а все собачье лукавство вселилось в левое око, в виду совершенного отсутствия в надлежащем месте правого глаза.

Кадет любит вспоминать эпоху гражданской войны, но, не имея природных данных передать свои впечатления и воспоминания общепринятым способом, Кадет имеет привычку вспоминать прошлое изумительно тонким визгом.

Подобные собачьи излияния отец называет:

— Мемуары[1] Кадета.

И представьте, какая-то облезлая собака с откушенным хвостом и всяческими недостатками имеет собственные мемуары о великих боях, а он — Юрка — даже во сне ничего такого не видел.

Ну, уж большей обиды для своего пионерского сердца Юрка никак не мог представать, а потому ходил по дому с сильно потревоженной душой.

Порою покой Юрки мутила завлекательная книга «Красные Дьяволята», в которой описывались удивительные приключения двух подростков, геройски сражавшихся с врагами рабочих.

После чтения «Красных Дьяволят», Юрка с мрачной решимостью спускался во двор и открывал партизанские действия против Жоржиков и Сержей — сыновей торговцев, считая их — на законных основаниях — злейшей белогвардейщиной.

Он загонял их за мусорный ящик и молча бил «контр революцию» по носу, пока из ноздрей не показывалась густая краска, а совершив правосудие, исчезал с быстротой партизанского отряда.

Временами Юркина душа просила великого исхода. В эти дни он собирал войска, разбивал их на красных и белых и открывал во дворе самые решительные сражения, покрывая неувядаемой славой оружие красных «героев».

Правда, «белые» упорно не хотели признавать себя белыми, но это им помогало очень мало; — Юрка истреблял «белых» беспощадно, не считаясь с дипломатическими увертками «врагов», истреблял так ревностно, что после сражений на поле битвы оставались только раненые и побитые; брать в плен Юрка считал ниже своего достоинства.

Выбранный общим собранием «славных буденовцев» на должность командарма всеми вооруженными силами жилкоопа «Надежда», Юрка, у присвоив себе фамилию — Юрий Железняк, командовал всеми партизанскими силами двора с присущей Юрке доблестью, и в битвах не щадил своего носа и жизни.

Были и огорчения у Юрия Железняка.

— Ну сами подумайте, разве не станет больно на душе, когда самые «настоящие белые» — Жоржики и Сержи отказываются принимать участие в великих сражениях классов?

Жоржики и Сержи очень хорошо знали, как пахнет порох, а потому исчезали со двора задолго до открытия военных действий.

А жаль! Это были бы самые добросовестные белые.

Отказываясь от открытых действий, они вели против Юрки самую гнусную агитацию, подрывая его авторитет, как командарма, на каждом шагу.

— Юрка, дрянная фигурка! — кричали они, подпрыгивая на одной ножке и показывая командарму чрезвычайно оскорбительный язык.

А так как Юрка обладал революционной и смелой душой, то он не мог спокойно отнестись к этому проявлению «контр-революции» и искоренял зло самым добросовестным образом.

Однажды, во время последнего и решительного боя под лестницей, Юрка почувствовал, как чьи-то сильные руки подняли его и понесли вверх по лестнице. Оглянувшись, он увидел добродушное лицо отца и глаза, — полные укоризны и упреки:

— Э, парень, так нельзя… Где ж это видано, чтобы сознательный пионер занимался дракой… Ишь, гусь какой…

Юрка здорово таки сконфузился, но все-таки попытался сохранить чистоту своих позиций дипломатической фразой:

— Да а… А если они нэпы, так по твоему выходит их нельзя истреблять?..

— Чудак ты! — улыбнулся отец — однако, не смей больше драться… Нехорошо так..

Юрка нахмурился и, взглянув на своего малосознательного отца, буркнул недовольно:

— Ладно!..

II