На серо-зеленых стенах он оставил лишь прекрасные репродукции полотен Рубенса, задернув остальные картины коломянковыми шторами. Кабинетное пианино он передвинул из угла к широкому окну и, спустив люстру над круглым столом, расставил вокруг стола кресла, потом снял с окон бледно-зеленые занавески и опустил их в шкап для чистки и дезинфекции. Открыв «бутафорскую», он разыскал бюсты любимых поэтов и изобретателей и, когда комната приобрела приятный для него вид, он перешел в спальню, где так же переставил все по своему вкусу.
В гардеробной он выбрал костюм для купанья и переменил серую верхнюю одежду на белый костюм из искусственного шелка.[18]
Закончив работу по устройству квартиры, Павел достал «купальное» полотенце и, мурлыкая под нос какой-то веселый мотив, вышел из номера, имея намеренье найти на берегу моря друзей и пожариться под южным горячим солнцем.
Так началась новая жизнь Павла в Городе Отдыха. Утром — купанье, завтрак и беседы с новыми друзьями. В полдень — обед, веселая компания, шахматы и мертвые часы; затем — друзья, спорт, горы, парусные яхты, песни, продолжительный ужин, музыка, усталость и крепкий сон.
Прошло три дня после того, как Павел прибыл в Город Отдыха. Однажды, обедая в обществе новых друзей, он заметил за соседним столом высокую девушку, которая суровостью своей была похожа на Молибдена. Павел подошел к ней и спросил:
— Не зовут ли твоего отца Молибденом?
— Нет! А что?
— Больше ничего.
Павел вернулся к своему столику, взобрался на стул и громко крикнул:
— Алло, товарищи! Нет ли среди вас дочери члена Совета ста Молибдена?
Обедающие начали весело оглядываться.
— Это не ты, Абрам?
— Как будто нет!
— Уж не та ли это девушка…
— Алло! — снова закричал Павел, — может быть, кто-нибудь знает ее?
Чувствуя на себе чей-то взгляд, Павел повернул голову. Глаза его встретились с темными девичьими глазами, которые смотрели с удивлением и любопытством. Девушка была одета в белое открытое платье. Темные волосы облаком окружали ее голову. Губы ее были полуоткрыты, точно у ребенка, увлеченного занимательностью рассказа.
— Может быть, это ты? — крикнул Павел.
Девушка кивнула головой.
Тогда Павел соскочил со стула и направился в сторону девушки, пробираясь между столиками обедающих. Он подошел к ней и сказал:
— Я привез тебе письмо… От Молибдена.
Девушка удивленно подняла брови вверх, отчего Павел покраснел, чувствуя себя смешным в роли почтальона.
— Но я не захватил его! Если хочешь, зайди ко мне вечером. Впрочем, я могу принести завтра сюда.
— Хорошо! Я зайду! — ответила девушка.
Павел дал ей свой адрес.
Когда она пришла, Павел предложил ей кресло.
Он достал письмо и, передавая его, сказал со злостью:
— Письмо не запечатано. Очевидно, твой отец имел для этого причины.
Девушка вынула вдвое сложенный листок бумаги. Издали Павел увидел, что на листке была написана только одна фраза и внизу стояла подпись. Но девушка почему-то, долгое время не могла поднять головы от письма, как будто это было не письмо с одной фразой, а по меньшей мере десяток страниц «Капитала» Маркса. Павел видел, как густая краска заливает щеки девушки; когда же она подняла голову и в замешательстве взглянула на Павла, — странная неловкость и досада наполнили его сознание.
Инстинктом он понимал, что эта единственная фраза касается его.
Но, не имея возможности узнать, что именно пишет о нем Молибден, Павел почувствовал, как ощущение беспричинной раздражительности овладевает им. Сдерживая себя, он сказал:
— Вообще… я не понимаю, почему Молибдену пришла в голову мысль…
Он запнулся.
Девушка быстро взглянула на него.
— Ты Стельмах?…
Павел кивнул головой.
— Меня зовут… Кира. Ты долго пробудешь здесь?
— Еще три декады…
— Ты первый раз в Солнцеграде?
— Да… И, кажется, последний…
— Тебе не нравится?
— Скучно.
В это время они оба остановили взоры на письме, которое Кира вертела в руке, потом, взглянув друг на друга, смущенно замолчали. Им вдруг стало не о чем разговаривать. Павел почувствовал, как в его грудь проникает непонятное волнение. Сердце сжималось. Он едва решился взглянуть на девушку.
— Что… в этом письме? — спросил Павел.
Кира закусила губу. Густой румянец залил ее щеки.
— Видишь ли, — сказала она запинаясь, — это очевидно… шутка отца…
Она протянула Павлу руку с письмом, но тотчас же, покраснев еще более, быстро одернула руку.
— Нет, нет… Ты не должен…
— Как хочешь! — пожал плечами Павел, — я просто подумал, что это письмо касается меня.
— Ты угадал. Так на самом деле и есть. Но… я не хотела бы говорить об этом.
Она встала и, протянув руку Павлу, сказала:
— Мы еще встретимся… Сейчас же я должна идти!
Он проводил ее до дверей.
Они встретились через несколько дней.
Утром Павел услышал, как репродукторы приглашали желающих пойти на работу в коммунальных предприятиях. Ощущая потребность в работе, Павел направился к распределителю.
Он подошел к небольшому приземистому зданию в тот момент, когда целые толпы отдыхающих с веселым шумом вливались через стеклянные двери в распределитель.
Пришлось занять очередь.[19]