Я открыл глаза. Утренняя серость вползала в палату через окно. По крайней мере, чучело вороны мне не приснилось — оно по-прежнему покачивалось за окном, привязанное к ветке. Работа толстяка-таксидермиста? Ну, если доверять сновидениям… Но вот боли я доверял безоговорочно. Она умела быть убедительной. Боль возвращалась, а вместе с ней возвращалась тяжесть. Пребывание в тени не шло ни в какое сравнение с пребыванием в теле.
Кстати, о теле. Я заново провел ревизию и оценил повреждения. На руке саднили свежие царапины — и чем еще они могли быть, если не следами, оставленными коготками сестры Амелии? Рана на животе действительно кровоточила — вероятно, от неловкого движения, — и повязка пропиталась насквозь. Тем не менее я попытался встать. И тут же рухнул — хорошо, что на топчан, иначе крови стало бы гораздо больше. Заодно выяснил, что абсолютно не способен совершить наяву прогулку, подобную той, в которую сводила меня Анна Гнусен. Я просто свалился бы замертво после первого же шага.
Некоторое время я лежал, стараясь соединить обрывки мыслей и переварить случившееся. Хотя что, собственно, случилось, если сон не пустышка, не иллюзия от начала до конца? Ну прогулялся немного
«Теперь узнаешь, падла, каково кротам», — со злорадством вставил Адвокат Дьявола. Редкий гость в моей голове. И редкий случай, когда я обрадовался голосу, который не назовешь голосом разума. Хоть что-то осталось от меня прежнего.
Ничего-ничего, мне бы пушку и немного здоровья, а тогда посмотрим.
«На
Мои внутренние разборки были прерваны скрипом колес, тяжелыми шагами и знакомым резиновым писком, донесшимися из коридора. Слух обострился до крайности. Я слышал, как разбегаются по углам тараканы. Ветка скребла о стекло со звуком ломающихся костей. Когда раздался скрежет ключа в замке, вообще захотелось заткнуть уши.
Так что моя физиономия не могла сделаться еще кислее при появлении Анны Гнусен. На этот раз она явилась в сопровождении здоровенного типа, чье мощное тело было увенчано непропорционально маленькой, конусообразной, сужающейся кверху и чисто выбритой головкой. В отличие от победно ухмылявшейся старшей сестры бритоголовый имел вид недружелюбный и туповатый. Волосатые руки поигрывали резиновой дубинкой. Челюсти перемалывали жвачку. Глаза были скрыты за темными стеклами очков. Очень знакомая «вещь» — на одном из стекол пульсировало зеркальное пятно.
Я предположил, что у меня немного шансов получить свои стволы обратно.
В светлеющих сумерках Анна Гнусен загасила лампу. Халаты вошедших сделались пепельно-серыми, а лица приобрели цвет рыбьего брюха.
— Доброе утро, брат! — поздоровалась старшая сестра. Ее молочные железы нависли надо мной, будто дирижабль-катамаран. Бритоголовый приблизился с другой стороны. Я нашел взглядом бэдж, затерявшийся на его необъятной груди. Курт, санитар блока В, надул шарик из резинки, который с треском лопнул. Мне словно загнали по гвоздю в каждое ухо. Курт ухмыльнулся. Сестра Анна посмотрела на него неодобрительно.
— Ай-ай-ай, — сказала она укоризненно. — Я же тебя предупреждала.
Оказалось, это относится ко мне. Она ловко и почти не причинив
— Ну как, гулять пока не хочется?
При всей своей предвзятости, я не уловил в этом вопросе ни капли издевки, только чисто медицинский интерес. Не дождавшись ответа, сестра бросила санитару Курту из блока В:
— Отлично. Давай сюда кресло.
Бритоголовый неспешной походочкой направился к выходу и вернулся, толкая перед собой кресло-каталку. Мне оставалось скрипеть зубами от бессилия. «Хотели бы прикончить — вряд ли стали бы перевязывать», — утешил Счастливчик (запасная кличка «С Кем Угодно, Только Не Со Мной») — еще один гость, высказывавшийся редко, но по существу.