Страна слепых, или Увидеть свет

Если верить довоенной карте, до ближайшего «населенного» пункта оставалось километров тридцать. Я надеялся попасть туда до наступления темноты. Однако у моей надежды были рахитичные ножки. Или, вернее, неподходящие колеса. Еще раньше, сопоставляя циферки на одометре с расстояниями на карте, я заподозрил неладное. Солнце уже садилось, и при средней скорости семьдесят-восемьдесят километров в час мы должны были добраться до побережья еще пару часов назад. Если к этому добавить неправдоподобно малый расход горючего, напрашивался неутешительный вывод: для некоторых Черная Миля действительно никогда не кончается.

Моей фантазии хватало ровно на то, чтобы представить себе «брабус», оказавшийся на дороге, которая растягивается будто кусок резины, — в результате скорость меньше, чем показывает спидометр, а горизонт непрерывно отодвигается. Такое вот западло с пространством. Эта картинка была символом ускользающей цели — и заодно ускользающей жизни. Не знаю, что сказал бы Санта, случись с ним подобное. Наверное, что-нибудь умное и бесполезное. Например, что рай остается раем до тех пор, пока в нем нет ни души.

Лора подошла и стала рядом. От нее запахло менструальной кровью.

— Что-то не так?

Я ухмыльнулся, вспомнив старую бродяжью шутку: «Я подыхаю, а в остальном все нормально». Может быть, дело во мне и только во мне? Если существует причина, по которой я не могу приблизиться к острову даже на расстояние выстрела, то почему бы не поискать ее у себя в голове? В дурацкой больной голове…

— Дальше ты поведешь, — сказал я.

Она бросила быстрый взгляд в мою сторону. Ждала объяснений, которых не последовало. Сам не люблю загадок, детка, но ничего не поделаешь. Довези нас до берега, и я отблагодарю тебя подробным рассказом о своем потерявшемся пузатом напарнике, который якобы ждет меня там, где нет темноты.

* * *

Пока что Лора в качестве водителя оправдывает мои ожидания. Возможно, в конце концов я паду жертвой паранойи, но большую часть пути стараюсь держать глаза закрытыми. Это нелегко — что-то бьется в мои веки, словно в запертые двери. Какое-то ублюдочное расшалившееся дитя, лишенное возможности напакостить по-крупному. И нельзя понять, снаружи оно или частично внутри. Впрочем, без разницы, пока за рулем другой человек. Отгородившись от демона резиновой дороги, я расплачиваюсь тем, что парюсь в раскаленной мгле в компании разомлевших голосов, которые лишь изредка донимают меня своими издевками или сожалениями.

Иногда Лора — должно быть, забывшись, а может, усмиряя своих демонов, — начинает напевать себе под нос детские песенки. Кажется, я когда-то их уже слышал; во всяком случае, слова всплывают в моей памяти чуть раньше, чем она их произносит. Узнаю куплет за куплетом, даже если слышу только неразборчивое бормотание. Слова возвращаются не сами по себе. Вместе с ними приблудились чьи-то прикосновения, отблески молний на стенах загадочного дома — все слишком большое, чтобы пролезть целиком в замочную скважину воспоминания. Я даже на секунду приоткрыл глаза, чтобы убедиться: рядом по-прежнему Лора, а не кто-нибудь другой. Например, не выбравшийся наружу Оборотень. Она покачивала бритой головой в такт нехитрой песенке. И я подумал, что Ной жестоко пошутил, подсунув мне живую игрушку, у которой однажды кончится завод, причем именно тогда, когда я уже не смогу без нее обойтись. «Поздравляю, малыш, — тотчас съязвил Засевший В Печенках. — Теперь ты все понимаешь про гребаную любовь».

Пока дитя не расшалилось, снова смыкаю веки. Песенка спета — чья именно? Жду следующую. Но Лора больше не поет. Как долго тянется молчание, не скажу, хоть убей. Время превратилось в аморфную массу, отслоившуюся от моих ощущений. Где-то рядом дважды прозвучало протяжное воронье «кар-р-р-р». Унесенное назад, оно еще бьется в вихревом потоке, волочится за нами, будто порванная лента, которой когда-то было обозначено место преступления.

Не открывая глаз, я знаю, что сгущаются сумерки. Они просачиваются внутрь меня. Тяжелеет кровь, приливает к конечностям. Прохлада на лице. Зов темноты…

«Брабус» проходит два плавных виража, затем Лора притормаживает. Надеюсь, это не означает, что очередной хитрый выверт Черной Мили отдалил нас от берега на сотню-другую километров. Просто остановка — конечная или промежуточная. Сидим молча. Я жду — сам не понимаю чего. Но понимать необязательно. Затаился. Нутром чую: пока держишь глаза закрытыми, кто-то подтасовывает карты. Откроешь их не вовремя — глаза, а не карты, — обнаружится недобор или перебор. Сдающий заберет все, что стоит на кону.

«Хватит валять дурака, — говорит Счастливчик. — Либо ты соскочишь с этой поганой Мили, либо нет. Никто не поможет, тебе решать».

Лора тихо присвистывает. Значит, появилось что-то новенькое. Детские песенки закончились, а вместе с ними закончились и невинные сны.

Пора просыпаться.

25

Открываю глаза.