Страна смеха

– Ну, что ж, желаю удачи. Кроме того, что это принесет небольшую кучу денег – извините за меркантильность,– думаю, все им написанное должно быть издано и прочитано. Маршалл был единственный настоящий гений, какого я встречал на этом поприще,– можете меня процитировать. Бог мой, поклонники так преданы ему... один книготорговец рассказывал мне давеча, что продал “Персиковые тени” за семьдесят пять долларов!

– Гм.

– Нет, мистер Эбби, она не послушает ни меня, ни кого-либо еще. Маршалл до самой смерти не говорил ей, что книга закончена, хотя в письмах мне намекал, что закончил-таки. Но для Анны книга не завершена, то есть ни под каким видом не публикуема. Поэтому я умолял разрешить мне издать роман с длинным предисловием, где бы все объяснялось, но она только закрывала свои припухшие глазки и отчаливала обратно в Страну Малышки Анны, вот и все... Кроме того, должен вам сказать, Маршалл категорически возражал против биографии – так что Анна, разумеется, тоже. Иногда мне кажется, что она хочет подгрести под себя все, что осталось от отца. Да будь ее воля, она бы реквизировала все его книги с полок у читателей. – Луис пригладил свои благородные седины. – Куда это годится, в самом деле – не публиковать роман, не позволять издать биографию, не пускать на порог журналистов, которые приезжают в такую даль, чтобы написать статью о нем?.. Бог мой, она старается спрятать его от всего мира! – Покачав головой, он уставился в потолок. Я тоже посмотрел туда, но ничего не обнаружил. Было тихо и спокойно, и мы оба думали о том замечательном человеке, сыгравшем столь значительную роль в нашей жизни.

– А как насчет неавторизованной биографии, мистер Луис? Я хочу сказать, можно разузнать о нем и без помощи Анны.

– И такие попытки были. Пару лет назад один ну очень усердный дипломник из Принстона заезжал сюда по пути в Гален. – Издатель улыбнулся, словно каким-то своим мыслям, и снял очки. – Он был просто осел надутый, но я подумал, что это и к лучшему. Интересно было, как его примет всемогущая Анна. Я попросил его написать, если что-нибудь получится, но с тех пор – ни слуху ни духу.

– А что сказала Анна?

– Анна? О, она была в своем репертуаре. Написала мне ядовитое письмо, прося больше не присылать всяких шпионов, копающихся в жизни ее отца. Ничего нового, поверьте. В ее глазах я тот нью-йоркский еврей, который нещадно эксплуатировал ее отца, пока не загнал в могилу. – Развернув ладони вверх, Дэвид Луис пожал плечами.

Я ждал, не скажет ли он еще чего-нибудь, но он молчал. Водя рукой по жесткой полотняной обивке диванного подлокотника, я лихорадочно пытался придумать какой-нибудь вопрос. Вот же он, рядом,– человек, знавший Маршалла Франса, говоривший с ним, читавший его рукописи. Ну и куда делись все мои вопросы? Почему я вдруг растерялся?

– Я немного расскажу вам об Анне, Томас. Может, это хоть как-то подготовит вас к тому, с чем вы столкнетесь, если возьметесь за книгу. Приведу вам лишь один эпизод из моего нескончаемого романа с милой Анной...

Он поднялся с дивана, подошел к своему письменному столу, открыл маленькую лаковую шкатулку – похоже, сувенир из русской лавки – и вынул сигару, смахивающую на перекрученный корень дерева.

– Несколько лет назад я поехал в Гален поговорить с Маршаллом о книге, над которой он тогда работал. Оказалось, что это “Анна на крыльях ночи” и что работа в самом разгаре. Я прочел кое-какие черновики, и мне понравилось, но некоторые части еще требовали доработки. Он же никогда раньше не писал романов, да и вещь получалась куда серьезнее, чем все его предыдущие.

Луис раскурил сигару, не сводя глаз с накаляющегося оранжевого кончика. Он был из тех людей, кто любит делать в рассказе паузы – в самый что ни на есть драматический момент, прекрасно зная, что слушатели, затаив дыхание, ждут продолжения. В данном случае пауза последовала за словами о том, что “некоторые части еще требовали доработки”.

– И как он к этому отнесся? – Я заелозил на диване, старательно делая вид, будто могу ждать ответа целый день, а в голове уже складывался фрагмент биографии: “На вопрос, не возражал ли Франс против редакторских замечаний, его давний редактор Дэвид Луис хмыкнул, затянувшись сигарой «де-нобили», и с улыбкой сказал...”

Пых. Пых. Долгий взгляд в окно. Он стряхнул в пепельницу пепел и, вытянув руку с сигарой, бросил на нее последний взгляд.

– Как отнесся? Вы имеете в виду – к моей критике? Совершенно спокойно. Я никогда не знал, насколько он ко мне прислушается, но всегда без колебаний говорил ему, что считаю неправильным и требующим доработки.

– И часто такое случалось?