Страна снов

– Они выстрелили Джейку в лоб, как казнимому преступнику. – Его голос пресекся. – Знаешь, какой маленький годовалый ребенок? Совсем крошечный, ручонки не больше цветков. – Он отвернулся, но Деа видела, как у него двинулась челюсть: Коннор сдерживал слезы. – Полицейские потом сказали, что охотились не за Джейкобом, а пристрелили, чтобы не орал, чтобы у них было больше времени скрыться.

Деа вспомнила двух безлицых из сна Коннора.

– Мне очень жаль. – Слова прозвучали глупо даже для нее самой – равнодушно и поверхностно. Так извиняются, толкнув кого-то в супермаркете или забыв сделать домашнее задание. Но что принято говорить при подобных трагедиях?

– Спасибо. – Коннор кашлянул. Они зашли на последний круг и медленно плыли по воздуху, останавливаясь каждые несколько секунд, пока усаживались новые пассажиры. Казалось, карнавал переместился за тысячу миль. Молчание росло, заполняя собой все пространство. Неожиданно Коннор заговорил: – Я их видел. Они уже уходили, когда я на них посмотрел. Я подполз к двери – моя комната была ближе к выходу. Я чуть не обкакался от страха, но приоткрыл дверь на крошечную щелку и посмотрел.

– Полиция их не поймала? – спросила Деа.

Коннор покачал головой.

– Я же лиц не видел, – произнес он прерывающимся голосом, будто его что-то душило.

Катание закончилось, ноги коснулись помоста. Два прыщавых подростка подбежали поднять поручень кабинки. Встав, Деа некоторое время не могла сориентироваться: она вдруг растерялась среди жужжания и гула аттракционов, запахов попкорна и хот-догов и разноголосых криков, как в джунглях.

Коннор не отпускал ее руку. Между ними что-то изменилось, но Деа не знала, к лучшему или к худшему.

Когда они подошли к его машине, начался дождь. Коннор включил отопление, и Деа сидела под горячим дуновением, шевелившим волосы на затылке и щекотавшим шею, желая что-нибудь сделать или сказать. Она устала, еще не отошла от шока. Домой не хотелось. Как же она теперь переедет и бросит Коннора? Она должна заботиться о нем и защищать.

Не проехали и половины пути, как начался настоящий потоп: свет от фар дробился на миллионы осколков, по крыше и стеклам будто лупили кулаками. По лобовому стеклу вода текла буквально слоем. Порывы ветра швыряли машину по шоссе, и временами чувствовалось, что «тахо» буквально плывет по асфальту. Такие грозы в Индиане не редкость – налетают быстро и неожиданно.

Ехать дальше было опасно – грузовые фуры возникали из непроглядной темноты, оказавшись почти над «тахо», и с ветром проносились, неистово сигналя. Завидев придорожный «Макдоналдс», Коннор свернул и остановился на неосвещенном пятачке между двумя фонарями. Не успела Деа его удержать, как он выскочил под дождь и побежал ко входу, прикрывая голову руками. Из-под ног летели струи воды. Возвращаясь, он нес на руках свернутую куртку, как ребенка. Дверца открылась, и в салон вплыл запах жира, мяса и вкусных жареных лакомств, напоминавший детство. Деа вспомнила, что они давно не ели и она умирает с голоду.

– Для вас, мэм. – Коннор развернул куртку, в которой оказался бумажный пакет, чуть-чуть забрызганный дождевой водой. Зато футболку можно было выжимать: мокрая ткань прилипла к телу, обрисовав ключицы и рельефные мышцы. Для Деа Коннор взял двойной чизбургер, помня, что она любит их больше всего, и колу. Жареную картошку ели вместе, всякий раз сталкивались пальцами, когда ныряли за новым ломтиком. Слабый запах стирального порошка и чистого хлопка от футболки Коннора смешивался с неистребимыми ароматами фастфуда. Это успокаивало, словно в машине остался островок реального мира, смытого ливнем.

– Спасибо, что выслушала, – сказал он. – Извини за то, как я… В общем, извини.

– Ты меня тоже извини. – Деа доела картошку, и от сытости и тепла ее разморило. – Не надо было мне начинать этот разговор.

– Я даже рад, что ты спросила. – Коннор смотрел себе под ноги. – Мне стало легче, когда я выговорился. Я уже думал тебе все рассказать, но… мне нравилось, что ты не знаешь. – Он повернулся: – Это стало моей жизнью, повсюду за мной таскается. Понимаешь, каково это?

– Да, – ответила Деа. Куда бы они с матерью ни уехали, как бы далеко ни убежали, от себя не скроешься, не спрячешься от своих негодных тел и дефективных сердец, от потребности ходить в чужие сны. Это проклятье тенью следует за ними.

– Деа? – позвал Коннор, чуть улыбаясь.

– Что?

Он подался ближе и взял ее за руку:

– Ты мне тоже нравишься.

Деа пронзило болью – неужели мать все-таки станет настаивать на переезде? Что Деа может сделать? Где станет жить? Она отогнала эту мысль.

– Зацени-ка, – Коннор перегнулся через нее. На мгновение его грудь оказалась в дюйме от ее губ, и Деа захотелось поцеловать его между ключицами, но сиденье с жужжанием поехало назад, и через пару секунд она уже смотрела в потолок. Свое кресло Коннор тоже опустил, и они лежали рядом, разделенные консолью, под неумолчный шум дождя, словно биение огромного сердца.