Страна сосны и оливы

Внизу на берегу – армянский монастырь св. Николая, полуразрушенный, запущенный, без монахов. Этот монастырь, возникший еще в византийские времена, связан со страшной историей наполеоновского похода. Здесь, в стенах монастыря, были заключены шесть тысяч пленных солдат – гарнизон Яффы, сдавший город Наполеону без боя. Они сдались, потому что были уверены – европейцы пройдут и уйдут. Бонапарт не знал, что делать с массой пленных – его маленький экспедиционный корпус, отрезанный от метрополии британским флотом, не мог справиться с охраной. После долгих колебаний Наполеон приказал перебить пленных. В течение трех дней солдат убивали на берегу – первый день их расстреливали, во второй и третий день кололи штыками, чтобы сберечь патроны. Когда об этом ужасном событии узнали палестинцы, началась партизанская война, и больше ни один город страны не сдался французскому завоевателю.

За монастырем – яффский порт, смысл существования города. Возник он в незапамятные времена – маленький залив и гряда скал создали здесь естественную гавань, единственную на побережье к югу от Акки. Да и яффская гавань – это рак, который сходит за рыбу на палестинском безрыбье. Как и все побережье, Яффа не была иудейской. В древности она принадлежала филистимлянам Ашдода, а после прихода персов отошла к финикийцам. Иудейская колония возникла в городе уже под властью диадохов. Во время восстания Маккавеев местные жители утопили несколько сот иудеев, и в отместку Маккавеи напали на Яффу, перебили местных жителей, поселили иудеев и запретили не-иудеям проживать в Яффе. Иудейская Яффа была уничтожена римлянами во время войны в 67 году н.э.

После ухода крестоносцев Яффа была основательно разрушена, как и все Побережье, и ожила лишь в XVIII в., когда она стала главным портом для христианских и иудейских пилигримов, портом Иерусалима. Агнон описывает в “Сердцевине морей” прибытие пилигримов: “Подошел корабль к берегу Яффы. Прозвучал залп с корабля. Налетели арабы из города. Одежонка на них похабная, рубашонка грязная и короткая, едва колени покрывает, и куском бечевки подпоясаны, и ноги босые – без чулок, только сандалии к ступням привязаны. И речь их шумная, как будто сами на себя гневаются. И людям язык их непонятен. Поднялись на борт, заорали во всю глотку и стали расхватывать людей, как пленных, схватили их и побросали вместе с пожитками в свои худые лодчонки. И сколько платы им ни давали, все им было мало”.

Яффский порт перестал быть воротами Святой земли в шестидесятых годах – сначала его потеснил порт Хайфы, а затем – аэропорт Лидды. Но приезд и отъезд из Святой земли остался таким же кошмаром, как и в XVIII в. для человека чувствительного. В Израиль не въезжаешь, как в Голландию – махнул паспортом и пошел. Ты стоишь перед полицейским, он разглядывает твой паспорт, проверяет фамилию по всем спискам и неохотно ставит свой штамп. Выезд еще сложнее – закрыть границу перед израильтянином – самое простое дело на свете, ведь ворота только одни, аэропорт Лидды. Любой кредитор, от муниципалитета до заимодателя первым делом просит запретить должнику выезд и суд практически никогда не отказывает. Это может – и делает – Еврейское Агентство: новый иммигрант не может выехать за границу, не получив разрешение Еврейского Агентства на выезд: возможно, иммигрант остался должен за проезд или доставку багажа.

Идея закабаления иммигрантов – чтобы не сбежали по приезде обратно – появляется впервые еще в “Еврейском государстве” Герцля, своего рода “Сионистском манифесте”. Герцль предлагал создать условия, при которых иммигранту будет трудно отработать свой проезд. Пока будет отрабатывать– свыкнется, считал он. В первые годы независимости граница Израиля была на замке и выезжали за рубеж только богатые и влиятельные люди. С годами нравы смягчились, и с выездом стало довольно свободно.

Русские иммигранты особо страдали от ограничений на выезд – только у них из иммигрантов 70-х годов не было второго паспорта и денег на расплату с Еврейским Агентством. В общем-то, эти проблемы решались, но с какими муками, истериками, слезами в кабинетах чиновников! А задолжать в Израиле совсем не трудно – потому что обычный процент расчетов в стране не смутил бы только Шейлока, или японских “саракин”. Долг в одну тысячу долларов превращается за два года в пять-шесть тысяч в руках умелого юриста. В банке кредит обходится в реальных сто процентов, но и этот дорогой банковский кредит почти невозможно получить. Любое приобретение – телевизора, машины, квартиры – превращает израильтянина в кандидата на место в долговой яме, так дорог кредит. И об этом вспоминаешь, когда банк или другой кредитор, которому казалось, и был должен-то грош, запирает перед тобой границу и требует тысячи и тысячи долларов.