Страна терпимости (СССР, 1951–1980 годы)

Когда она танцевала с очередным партнером, ей бросилась в глаза одна из пар: красивая девушка и парень с капризным и томным выражением лица. Они откровенно прижимались друг к другу. «Во, лажаки!» – она презрительно скривилась, поймав оценивающий взгляд томного блондина. Он пригласил ее на следующий танец и прижал к груди – он был хрупкого телосложения. Ксеня покорилась с отсутствующим видом, будто публичное объятие – для нее в порядке вещей. На самом деле так она танцевала впервые, и близость этого, возможно, уже не мальчика, а мужчины – на вид ему было около двадцати лет – возбудила в ней какие-то незнакомые ощущения. «А это, оказывается, приятно», – подумала она, вдыхая запах табака и одеколона. Выражение ее лица было по-прежнему непроницаемым, хотя она противилась желанию прижаться самой. Ксения, сама того не сознавая, созрела для любви.

Все лето они провели на танцах – под хмельком и с крепким запахом болгарского табака. Она еще не раз танцевала с томным блондином, а потом он исчез с танцплощадки, наверное, куда-то уехал. Кто-то из девиц сообщил, что его зовут Валерка Севастьянов, по кличке Сюся, вроде где-то работает. С танцев их провожали домой разные парни, лезли с поцелуями, распускали руки. Нецелованные, они стали целоваться. Поцелуи пробуждали неясные желания, щеки начинали гореть, внутри появлялась странная дрожь. Пришло время, когда по законам природы и физиологии в девушке пробуждается женщина. Девушке Ксене не нравился никто из одноклассников и вообще из парней. Девчонки делились впечатлениями, она оставалась холодной к их излияниям и возвращалась домой в гордом одиночестве. Она не понимала, почему ей трудно сделать то, что другим легко? Проводил парень до дому, поцеловались, пообжимались и распрощались насовсем. Вроде платы за проводы. Почему она не могла так? Что-то еще ей нужно было, кроме того, что парень нравился внешне, даже вызывал влечение, как тот, по кличке Сюся, на танцах! Но – что?

И в Енисейске отец устроился механиком в гараж. Вскоре их семья переехала в двухкомнатную квартиру на втором этаже нового деревянного дома. Его построили на окраине городка, на пустыре, так что добираться домой поздно вечером бывало страшновато. Чем-то дорога, особенно зимой, напоминала Ксене поселок, в котором они жили, приехав в Норильск. Мать Ксени работала бухгалтером в городском отделе милиции, и это придавало дочери храбрости и уверенности в себе. Она рассуждала, что хулиганы навряд ли решатся обидеть или ограбить дочь сотрудника милиции. Тем более, что она заявляла об этом факте в первую очередь и знакомым, и полузнакомым парням.

Однажды этот факт сыграл отведенную ему роль защитника от посягательств на ее честь или карман. Она одна возвращалась с танцев. Услышав за собой хруст снега – стоял сильный мороз – прибавила шагу. Хруст усилился. Через пару минут она оказалась взятой под руки двумя парнями.

– Что вы так спешите, девушка? Мы вас с удовольствием проводим, – сказал один из них. – Кстати, не скажете, который час?

У Ксени на руке были позолоченные часики с браслетом, которые родители подарили ей на шестнадцатилетие.

– Отпустите меня! – она остановилась.

– Пожалуйста! – они оба убрали руки, но не отошли.

Ксеня глянула на часы.

– Полдвенадцатого.

– Ой-ё-ё-ёй, какие миленькие часики! Ни разу таких не видал, – сказал тот же самый парень и снова крепко взял ее за руку, наклонился, щелкнул браслет, и часы закачались перед ее глазами.

– Гуд бай, мальчики! Я спешу. Встретимся завтра в милиции, моя мать там работает, – и она рванула в сторону дома.

Но мальчики догнали ее. Беседа приобрела мирный характер, и они даже признались, что хотели ее побить, если бы она стала сопротивляться и не отдала бы добровольно свои «миленькие» часики.Также добровольно они их вернули.

У Ксени опять была собственная комната, где стояли шифоньер и кровать с деревянными спинками от немецкого гарнитура. Самодельный деревянный стеллаж за дверью стал заполняться покупаемыми книгами, там же стояли учебники, небольшой портрет Лермонтова – любимого поэта. Иногда она воображала себя Печориным женского рода, этакой разочарованной в любви и в жизни особой, хотя любви она еще не испытала, да и жизни, чтобы пресытиться так, как лермонтовский герой, тоже не знала. Мечтала, ждала, не зная, чего. Может, чего-то необыкновенного. На стене висело зеркало, в котором Ксеня изредка разглядывала себя, приходя к выводу, что не красавица, но симпатичная. Косметикой она не злоупотребляла, как некоторые одноклассницы, та же Люська, соседка по парте, которая даже в школу являлась напудренная и с накрашенными ресницами. В этой комнате, отдельно от родителей, было удобно распить бутылку перед танцами. Курить дома Ксеня не осмеливалась. У матери было тонкое обоняние.