Можно ли заключить, что археологам удалось открыть на юго-западе Средней Азии самое раннее классовое общество и древнейшие города этой страны, не уступающие по древности многим областям древнего Востока? Ведь кратко охарактеризованная выше культура может быть датирована второй половиной III — началом II тысячелетия до н. э., т. е. тем же временем, что и древнеиндийская цивилизация Хараппы. Если бы развитие культуры Алтын-депе и Намазга-депе продолжалось, ответ на этот вопрос мог быть только положительным, В таком случае на юге Средней Азии уже в середине или второй половине II тысячелетия до н. э. существовало бы раннеклассовое общество и городские цивилизации и вся последующая история страны пошла бы по иному пути. Однако произошло нечто совсем противоположное. Вместо подъема и прогресса мы видим повсюду упадок и разорение. Приходят в запустение поселения-гиганты. Жители страны теперь теснятся лишь в маленьких деревушках. Этот упадок виден во всех областях культуры. Печати теперь встречаются крайне редко, вместо изящной легкой керамики преобладают сосуды грубых тяжеловесных форм. Опустевшие руины Намазга-депе используются как кладбище жителями окрестных деревень. Все говорит о том, что развитие общества приостановилось. Грань цивилизации, порог раннеклассового общества остались неперейденными.
Причины и характер этого кризиса еще должны быть изучены. Возможно, имел место какой-то внутренний кризис в жизни племен, оставивших нам руины своих величественных центров. В условиях Средней Азии интенсивное поливное земледелие без правильного агрономического режима нередко приводит к преждевременному истощению и засолению обрабатываемых земель. В результате происходит резкое падение урожайности, забрасываются обширные сельскохозяйственные угодья. Сходные явления отмечены и для Месопотамии, и некоторые исследователи именно этим склонны объяснить известный упадок областей Южного Двуречья, уступивших роль центра Вавилону, который расположен севернее. Возможно, подобного рода экономические трудности были одной из причин распада крупных общин на юго-западе Средней Азии: истощенная земля могла прокормить лишь ограниченное число людей. Другими могут быть причины внешнего характера. Известно, что на юг в богатые земледельческие оазисы двигались с севера бедные, воинственные племена скотоводов. Археологи все чаще находят в областях древней земледельческой культуры то осколки грубой лепной посуды этих скотоводческих’ племен, то могилы пришельцев. Пока не обнаружено достоверных признаков борьбы древних оседлых центров
Случаи упадка ранее высоких культур и движения как бы по нисходящей хорошо известны историкам. В том же II тысячелетии до н. э. отмечается явный регресс в областях, расположенных на противоположных полюсах тогдашнего цивилизованного мира. В Греции и на Крите в XIII–XII веках до н. э. приходит в упадок крито-микенская культура, оставившая нам замечательные тысячекомнатные дворцы, породившие легенду о лабиринте, и памятники письма, расшифровка которых — одно из наиболее выдающихся достижений исторической науки XX века. Искусство письма было забыто настолько основательно, что впоследствии греческий алфавит складывается на совершенно иной основе. Еще более ошеломляющим было запустение в середине II тысячелетия до н. э гигантских древнеиндийских городов, известных нам, как и Намазга-депе, по позднему названию их руин — Мохенджо-Даро и Хараппы. И здесь, как и в Греции, было надолго утеряно искусство письма, и здесь налицо значительный разрыв традиций, перерыв постепенности.
Как и в Средней Азии, разные события были причиной этих явлений, и в их толковании еще нет полного единства среди историков. Вероятно, здесь сказались и какие-то внутренние затруднения древних обществ, и нашествие племен. В Греции это были дорийцы, в Индии, возможно, арии, предки современного индоязычного населения. Вполне вероятно, что все эти события имеют какую-то внутреннюю связь и что изменения, наблюдаемые в Средней Азии, — составная часть глубоких исторических процессов. Как бы то ни было, древнее общество на юго-западе Средней Азии остановилось на какое-то время у непройденного рубежа. Безмолвно стоят оплывшие холмы, покрытые порыжелой травой, — фуины поселений, которым так и не суждено было стать подлинными городами. Невольно вспоминается горестная литургия, составленная шумерскими жрецами после вражеского нашествия:
Вне города окрестности города воистину разрушены
(увы, мой город! — скажу я),
Внутри города внутренний город воистину разрушен
(увы, мой дом! — скажу я),
Мои дома внутри города воистину разрушены
(увы, мой дом! — скажу я).
Город мой, как непорочная овца, не пасется — ушел
его истинный пастырь![2]