Страна убитых птиц

Глава четвертая. Президент

Все знают, что смерть есть. Но никто не ждет ее прихода. Никто не знает, что испытывает самоубийца, спуская курок, ощущая на краткий миг, как свинец распарывает кость виска, вторгается в мозг или пробивает его задохнувшееся от ужаса сердце. Какая бездна обиды, горечи и сожаления о содеянном взрывается в его сознании, бездна, подобная вспышке сверхновой звезды, озаряющей всю его печальную жизнь за какие-то доли секунды.

Все знают, что смерть приходит неизбежно. Но никто не ждет ее прихода, оттягивая миг встречи вне зависимости от объективных обстоятельств. Процесс оттягивания люди назвали надеждой.

Смерть есть. Останавливается сердце, измученное дыхательной аритмией, обезумевший мозг панически вылавливает крохи кислорода из загустевающей крови, холодеют конечности и липкий пот покрывает безвольное тело. Подобно атомному взрыву протестует гигантским скачком биоэнергетики каждая клетка тела умирающего. Хаос на атомном уровне, хаос на молекулярном — порождают чудовищный выплеск индивидуального биополя.

Куда уходят эти миллионы мощных сигналов? Где тот приемник, что суммирует их, складывает в ячейки таинственного ИНФОРМАЦИОННОГО ЦЕНТРА? Тайна. И никогда человеку не удастся даже приоткрыть край завесы этой великой тайны.

Вселенная непостижима.

Просто она ЕСТЬ. Как жизнь и смерть самой вселенной. Вселенная вечна. И эту вечность непостижимого не в силах постичь слабый разум человеческий. Ибо он сам вечность. Сознание и бытие. Никто, ничего и ни в чем не определяет. Безмерность малого в непостижимости большого — таково соотношение ВСЕЛЕННОЙ, БЫТИЯ, СОЗНАНИЯ, МАТЕРИИ, ВРЕМЕНИ.

Когда Джу Найдис, вызванная в четыре часа утра к нему впервые, а было это ровно десять лет назад, вошла, сопровождаемая Исполнителем, начальником Охраны и перепуганным лечащим врачом, он умирал. Мышца его шестидесятилетнего сердца почти не работала, она медленно, с всхлипыванием и содроганием сокращалась, выталкивая старческую кровь в артерии и вены чуть не со скрипом.

Президент лежал на своей жесткой, спартанской кровати белый, как бумага, с закатившимися зрачками, с лицом, по которому со лба катились крупные капли смертного пота. Громадный череп блестел, отражая яркий свет лампы на тумбочке. Тонкие, шафранового цвета, с холеными длинными ногтями руки лежали поверх одеяла, пальцы методично перебирали шелковую ткань пододеяльника. Руки ИСКАЛИ, как ищут руки всех умирающих от долгой, мучительной болезни.

Джу положила на лоб Президента смуглую руку с длинными пальцами, с утолщениями на суставах, прикрыла глаза. Начальник Охраны остановился у двери, хмуро и недоверчиво глядя в гибкую, обтянутую тонким свитером спину этой ВЕДЬМЫ, как ее называли.

Исполнитель зашел за тумбочку, смотрел на целительницу с надеждой и страхом. Исполнитель знал ее давно, с того потрясшего его момента, когда парализованная дочь Исполнителя вдруг после первого сеанса лечения впервые САМА села в кровати. Он пришел, когда сеанс подходил к концу, недоверчивый, злой на жену и сестру, обратившихся к «черт знает кому». И в тот момент, когда он готов был выплеснуть накопившееся за годы болезни дочери раздражение, боль и горечь безнадежности, его дочь САМА СЕЛА.

Худые щеки, заостренный на конце, прямой длинный нос, узкие губы, неестественно длинная шея и глубоко сидящие, обведенные темными кругами глаза — так выглядела Джу Найдис. Женщина — загадка. Ведьма, аферистка, прорицательница, экстрасенс, спасительница, губительница, чудо, чертовка, дьяволица, голубка нежная — это был далеко не полный перечень того, что можно было о ней услышать.

Джу открыла глаза, улыбнулась Исполнителю, медленно перевела взгляд на начальника Охраны. Она как-то странно повернулась, плечом, медленно поворачивая небольшую гордую голову на длинной шее вместе со взглядом больших, темных, непонятно какого цвета глаз.

— Ты уйди.

Голос ее, гортанный, немного глуховатый, со странным придыханием, звучал тихо и печально.

— Ты ненавидишь больного, уйди.

Опешивший начальник Охраны прищурил недобро веки, секунду всматривался в лицо этой странной женщины, усмехнулся и вышел, плотно прикрыв бронированную дверь спальни Президента.

Маявшийся у двери лечащий врач, коротышка с заплывшим от жира лицом и объемистым животом, торчащим над низко сдвинутым широким брючным ремнем, растерянно проводил начальника Охраны глазами, сунулся было за ним, но махнул рукой и сел на низкий пуфик у двери. Жалко моргал, поминутно смахивая со лба пот прямо рукой.

— Сейчас ему станет лучше.

Джу, не убирая левой руки со лба, приложила ладонь правой к усталому сердцу Президента. Кровать была высокой, ей не пришлось наклоняться. Она откинула голову назад, чуть набок, так что из большого пучка волос выпала какая-то шпилька, звякнула по паркету. Волосы упали тяжело и вольно, закрыв всю спину до пояса.