Страна утраченной эмпатии. Как советское прошлое влияет на российское настоящее

Оставалось «давить» на мэров — но именно мэры и главы районов, единственные, кому действительно приходилось считаться в своей работе с «мнением народным», благодаря все тем же федеральным законам оказались полностью лишены возможностей что-то делать для врачей под угрозой уголовного преследования.

Отношение российской глубинки к своей «бесплатной медицине» можно выразить просто: русские люди сочувствуют своим врачам и очень хотели бы их поддержать.

Однако российские законы выстроены таким образом, что это желание обречено оставаться неосуществимым.

В итоге несчастны все: врачи остаются нищими и озлобленными, а люди жалуются, что их некому лечить. Зато в больницах все больше новых хитроумных агрегатов с надписями на непонятных языках.

Россияне и милиция

А теперь — о том, что думают простые российские граждане о так называемой российской «правоохране», прежде всего, конечно, — о милиции/полиции. Чьи права, по мнению народа, защищают «правоохранители»? И самое главное — от кого?

У регионов нет контроля над правоохранителями

На самом деле дела с российской правоохраной обстоят довольно необычно. В реальности ни прокуроры, ни милиционеры, ни ОМОН, ни судьи не подчиняются и не подотчетны ни местным, ни даже региональным властям. Это целиком и полностью органы федерального подчинения, то есть, по сути, самостоятельная и совершенно независимая ни от кого, кроме федерального центра, власть. Она, собственно, так и называется — «силовая вертикаль».

Ни мэры, ни губернаторы, ни, тем паче, рядовые избиратели никаких реальных рычагов воздействия на «силовую вертикаль» не имеют. Финальные штрихи в правовую конструкцию, закрепившую такое положение вещей, были внесены как раз новой редакцией закона «О полиции». «Для широкой публики» единственной целью этого закона было переименование милиции в полицию (мера, кстати, резко негативно воспринятая большинством населения). Но помимо этого шумного переименования новая редакция закона содержала в себе и такие «незначительные детали», как перевод всех региональных отделений новоявленной полиции исключительно на федеральное финансирование (прежний закон еще как-то дозволял регионам принимать участие в «поддержании штанов» собственных милиционеров, например давать деньги на ремонт милицейских зданий).

Теперь это закончилось: переведя в 2011 году полицию на одноканальное финансирование, центр, в лице послушной Госдумы, запретил региональным властям хоть как-то, через «пряник», влиять на собственных полицейских. Конечно, о том, чтобы даже минимально наказать, а уж тем более снять с должности не то что прокурора, а хотя бы завалящего участкового, ни для кого из выборных начальников или представителей законодательных органов не может быть и речи. В этом смысле все «выборные» практически равны в бесправии со своими избирателями: максимум, что они могут сделать в отношении правоохранителей, — это пожаловаться и кротко ожидать, что жалобу рассмотрят и примут по ней какое-то решение.

Таким образом, в вопросах, касающихся полной «независимости» от местных жителей и их начальников, «силовая вертикаль» напоминает оккупационную. Особенно если вспомнить слова классиков политологии, уверявших, что, по сути, государство есть не что иное, как аппарат насилия — откуда следует, что люди, не имеющие возможности влиять на аппарат насилия, просто не контролируют собственное государство.

Случайно ли создалась нынешняя «оккупационная» схема построения «силовой вертикали»? Если взглянуть на новейшую историю России, можно понять, что совсем не случайно. Наоборот, мы видим довольно отчетливую тенденцию — федеральный центр последовательно стремился выводить «правоохранителей» из-под любых форм контроля «на местах». Будь иначе — может, и капитализм в России сложился бы несколько другой.

Так, еще на самой заре «рыночной, демократической России», в начале 90-х, без какого-либо шума произошел отказ принципа выборности судей. Как известно, в СССР судьи избирались прямым «всенародным» голосованием, то есть это был обычный советский фарс — один кандидат на одно место. Однако если в отношении депутатов, а потом уже мэров и губернаторов произошел переход к настоящим выборам, то в отношении судей этого так и не было сделано. Процедура назначения судей осталась абсолютно не прозрачной и не понятной для граждан.

Также в начале 90-х, на волне демократизации, довольно широко обсуждалась тема «муниципальной милиции» — то есть создания на местах органов поддержания правопорядка, непосредственно подчиняющихся и подотчетных не МВД, а местным органам власти. В Москве энергичный мэр Лужков даже успел создать свою муниципальную милицию, однако ему быстро «дали по рукам», и вся идея контроля над правопорядком была еще в середине 90-х аккуратно вычищена из всех документов, регламентирующих работу местного самоуправления.