Новый удар распорол мой плащ, болтавшийся у меня за плечом, оставив от него две длинные полосы истрёпанной материи. Меч блестнул голубым заревом, и я отшатнулся назад, уходя от гудящего лезвия… и упал на крышу, ударившись спиной. Даже через бронекостюм удар вышиб из меня дух; пистолет выпал из разжавшихся пальцев. Я распахнул глаза, чтобы увидеть, как меч Ороти голубой вспышкой загорается надо мной; и моя рука двинулась сама по себе.
Ножны у меня на поясе выстрелили, и я в последний момент подставил свой меч под удар Ороти. Лезвие встретило лезвие. Во все стороны брызнули искры.
Красные глаза Ороти на мгновение расширились.
И мой меч сломался.
Лезвие переломилось пополам, громко зазвенев. Звон потонул в раскате грома.
Ороти занёс клинок надо мной. Я невидящими глазами смотрел, как вспыхивает высоко вверху шипящее лезвие в ореоле дождя…
…и как пули со сверхзвуковым грохотом вонзаются в плечо и руку Ороти.
Его отбросило в сторону. Брызнула кровь. Меч с шипением погас и зазвенел, падая на выщербленные временем плиты на крыше.
Я повернул голову.
Минадзуки стояла у лестницы, обеими руками схватив пистолет. Она была без шлема; ветер трепал её чёрные волосы. Золотые глаза горели огнём.
— ШТАЙНЕР!!! — выкрикнула она, перекрикивая шум дождя. — МЕЧ!!!
Я вскочил на ноги и обернулся. Выстрелы оторвали Ороти руку по локоть; землянин стоял на коленях, прижимая к себе кровоточащую культю. Из обрубка сочилась кровь; свисали обрывки лопнувших мышц.
Его взгляд вдруг метнулся в сторону, и я оглянулся вслед — чтобы увидеть меч, выпущенный Ороти, отлетевший в сторону, к самому краю крыши.
Изо рта Ороти вырвалось нечленораздельное шипение. Он вскочил на ноги, бросаясь вслед за мечом, протягивая вперед уцелевшую руку — и следом за ним отчаянно метнулся я.
Я успел раньше.
Мои пальцы сомкнулись на рукояти меча, брата-близнеца сломанного, нажатием включили его — лезвие запело — и пальцы Ороти царапнули землю там, где только что был клинок.
А затем я повернул меч и ударил вбок и вниз, отрубая Ороти голову.
Лезвие на мгновение застыло, вгрызаясь в шею землянина — и прошло дальше, брызнув фонтаном алой крови, разрезая наискосок, срывая наплечник с правого плеча. Следом за ним слетела голова, и тело Ороти, вдруг утратив волю, рухнуло плашмя.
Что-то тёплое каплями упало на мою голову, запятнав лицо.
Я опустил меч, не слыша его пения среди дождя. Грудь ходила ходуном. Колени ослабли. Меня всего трясло.
Минадзуки подбежала ко мне, опустив пистолет. Она посмотрела куда-то вниз, и я обернулся следом.
Отрубленная голова смотрела в небо остекленевшими глазами. Металлическая челюсть навечно застыла в удивлённом крике. Капли дождя, упавшие на вечно бледное лицо, напоминали слёзы.
Слёзы ярости.
— Это всё? — услышал я свой голос. Он показался мне чужим.
Валерия кивнула.
— Он мёртв. — сказала она. Её пальцы притронулись к моему плечу; я вздрогнул.
— Я думал, ты так и не придёшь.
— Пришлось задержаться. — ответила она. — Я поспешила, как только смогла.
Я кивнул. Позади нас, далеко у подножия железобетонных скал Домпрома, нерешительно зажглись ярко-белым первые фонари на улице Тангейзера.
— А остальные? — спросил я.
— Бланк и Королеву ранили. — сказала она. — Но они целы. Медики гвардейцев забрали Ранис.
Дождь шумел вокруг, словно пытаясь смыть произошедшее. Ветер свистел среди ферм телевышки.
— И всё-таки. — проговорила Валерия. — Где был «василиск»?
— В голове. — ответил я. — Он угрожал истребить весь город, Валерия.
— Да. — без обиняков признала Минадзуки. — Он мог.
— И ты не сказала мне?
Она тихо вздохнула, неслышно среди дождя.
— Это была секретная информация. — ответила она.
Я промолчал. Пальцем нащупал кнопку отключения меча, и голубое зарево исчезло.
Алые глаза Ороти навечно погасли, глядя в небо. Я на секунду задержался взглядом на белом лице.
Что он видел? Что он знал?
Мне никогда не узнать ответа.
— Пойдём. — сказала Минадзуки. — Я проведу тебя.
Я кивнул и отвернулся.
Последняя молния озарила небо за моей спиной.
Эпилог (День шестой)
— Жюст?
— М?
— Спасибо.
Жюстина перевернулась на другой бок с шелестом простыней и уставилась на меня.
— За что? — недоуменно спросила она.
Я вздохнул и уставился в потолок.
В спальне было темно. Из-под плотно задёрнутых штор сочилось ядовито-зелёное сияние «АКУЛОНа». Ритмично мигал красный огонёк на письменном столе, оранжевый — на шкафу, ещё один рубиновый — на камере наблюдения под потолком. На краю зрения мигали внутренние часы, показывая время.
Полпервого ночи.
— За всё. — наконец ответил я.
Фудзисаки фыркнула.
— И это лучшее, что ты можешь придумать? — недовольно спросила она, приподнимаясь на локте. Волосы упали ей на лицо, и Жюстина грациозно тряхнула головой, отбрасывая их назад. — За какое-такое всё?
— Не знаю. За то, что осталась жива?
Левая бровь Фудзисаки возмущённо дёрнулась вверх.
— Это была моя фраза! — укоризненно заявила она. Её палец упёрся мне в грудь, но так и остался там: Жюстина сменила гнев на милость. — Кроме того, я пришила Фаулер. Так бы за ней ещё чёрт знает сколько гонялись…
— Ты хоть предложила ей сдаться?