Барная стойка вдавалась в зал, cловно модельный подиум: туда-сюда сновали официанты (все без исключения — мужчины) в красно-золотых ливреях. На сцене, в виду всего зала, На сцене, на виду у всего зала, текуче изгибался в танце юный парень: софиты жадно ловили каждое изящное движение его тела. На моих глазах танцор откинулся назад, ногами обвив шест и одной рукой держась за него, и взглянул прямо на меня. Обворожительно блестнули лиловые ресницы сказочных очей. Длинные нежно-розовые волосы водопадом стремились вниз, к сцене.
Я отвернулся. Танцующий парень был прекрасен — настолько, что я поневоле чувствовал себя очень и очень невзрачным, даже несмотря на завитые волосы и длинные ресницы. Но выглядеть красиво было его работой, не моей.
И хорошей работой. Я мысленно представил себя на сцене дамского клуба и почувствовал, как на щеках выступил непрошеный румянец.
Всё-таки я предпочту уголовный розыск.
Временами посетительницы оборачивались в мою сторону, когда я проходил мимо столиков, но тут же отворачивались — очевидно, заметив мою провожатую, от которой я не отступал ни на шаг. Кое-кого сопровождали спутники-мужчины: те бросали на меня подозрительные взгляды, будто ожидали, что я посягну на их место. Я старательно не подавал виду, но мне было чересчур неловко.
Это было женское царство, целиком и полностью. Один, без сопровождающей, я был здесь непрошеным гостем.
Моя провожатая провела меня через половину зала, к ещё одной двери, и отворила её передо мной. Я перешагнул порог.
Мариэ Адель Рене Адатигава восседала в роскошном кресле посреди комнаты; полы её тёмно-красного, украшенного лиловыми и розовыми цветами и поющими птицами, платья спадали на ковёр у её ног, облачённых в изящные сапоги на невысоком каблуке. Широкие рукава спадали с обоих подлокотников кресла, открывая тонкие запястья, украшенные сияющими браслетами. Серо-голубой подворотник платья охватывал шею Адатигавы, слегка открывая её восхищённым (иных и быть не могло) посторонним взглядам. Одна из безукоризненно завитых прядей длинных тёмно-рыжих волос спадала на левое плечо. Лиловые глаза, чуть посветлее моих, пристально смотрели на меня. Губы тронула улыбка.
— Господин Штайнер! — сладчайшим голосом произнесла Адатигава. — Как я рада вновь видеть вас в добром здравии!
— Благодарю вас, госпожа Адатигава. — слегка поклонился я; наш разговор шёл по-японски. — Я тоже очень рад видеть вас. Надеюсь, ваши дела в полном порядке?
— Разумеется. — проронила Адатигава и сделала властный жест рукой: — Присаживайтесь, прошу вас. Ксения, — в её голосе прорезались стальные нотки, — забери у господина Штайнера плащ.
Я позволил моей провожатой — Ксении — снять с меня плащ, и опустился в кресло прямо напротив Адатигавы. Нас разделял низкий стеклянный столик.
Владычица преступного мира Титана-Орбитального смерила меня пытливым взглядом, задержавшись сначала на моих волосах (завивка держалась), затем на кружевах рубашки, а затем — на моих руках. Ногти чуть поблескивали, покрытые бесцветным защитным лаком. Адатигава улыбнулась ещё теплее. Её подчинённых, стоявших на почтительном отдалении от хозяйки, такая улыбка, должно быть, приводила в ужас.
— Вы всё столь же прекрасны, господин Штайнер. — промурлыкала Адатигава.
— Как и вы, моя госпожа. — учтиво склонил голову я.
— Вам стоило бы задержаться на вечер. — добавила она. — Сегодня в «Лепестке розы» собирается выдающаяся публика. Лучшие люди нашего города, смею сказать.
— Благодарю, но я вынужден ответить отказом. — произнёс я. — Сожалею, но сегодня вечером меня ждёт работа.
— Жаль, очень жаль. — с неподдельной грустью вздохнула Адатигава. — Могу ли я, по крайней мере, угостить вас?
— Не смею отказываться. — склонил голову я.
Адатигава щёлкнула пальцами, и спустя мгновение появилась другая женщина — в таком же жакете, как и моя провожатая. В руках она держала поднос с бокалами, в которых плескалось что-то алое.
— Эриданское красное, господин Штайнер. — тоном радушной хозяйки произнесла Адатигава, пока её подручная ставила перед нами бокалы. — 2364. Меня уверяют, что тогда был хороший урожай. Спасибо, Мишель. — кивнула она женщине с подносом; та отстранилась, и Адатигава подняла бокал.
Я торопливо поднял свой.
— Ваше здоровье, господин Штайнер. — провозгласила Адатигава.
Бокалы звякнули. Вино действительно оказалось выше всяких похвал.
— И что же привело вас ко мне на этот раз, господин Штайнер? — улыбаясь, спросила Адатигава, держа бокал в отставленной руке. — Едва ли вы просили о встрече лишь для обмена любезностями.
— К сожалению, вы правы, моя госпожа. — учтиво кивнул я и, отставив бокал, положил на стол папку с фотографиями. Желтоватый свет люстры под потолком блестнул на золотистом четырёхлистнике на обложке.
Адатигава недоумённо воззирилась на папку, приподняв бровь. Её подручные недоумённо глянули на меня из-за спины хозяйки.