Страна заката

Зал, где помещался кафетерий, был узкий и длинный, в два ряда стояли столы: один ряд вдоль стены, второй — под окнами с матовыми стеклами. Вьющиеся расте­ния в горшках обвивали стилизованную под античность балюстраду, протянувшуюся посередине через весь зал. Темно-красные стены были украшены металлическими изображениями буквы «Г» в различных вариантах. На каждом столике стояла неболь­шая лампа с красным абажуром, который отбрасывал на гладкую пластиковую по­верхность красноватый световой круг. Над головой горели лампы дневного света. Однако кондиционер работал, и когда они вошли сюда после уличной жары, то неко­торое время стояли как вкопанные, жадно ловя ртом сухой прохладный воздух, кото­рый гнали им в лицо мощные вентиляторы. В кафетерии не было никого, кроме кас­сирши, которая сидела в самом конце длинной стойки и тупо смотрела на экран телевизора, расположенного перед нею таким образом, что, чуть-чуть опустив глаза, она видела клавиши кассы и одновременно могла наблюдать за клиентом. Ни одним движением она не показала, что заметила появление посетителей, ,

Аллан вслух прочитал меню. Он предложил взять «жаркое а-ля Глитца» прежде всего потому, что его подавали с салатом.

— Помнишь, Док говорил, что тебе надо есть салат...

Ей было совершенно все равно, что есть. Теперь, когда они зашли сюда, она радовалась как ребенок, что они пообедают в таком шикарном заведении. На десерт Аллан заказал для них обоих карамельный крем.

— Даже десерт! — восторженно прошептала Лиза.

Кассирша привычными движениями выбила чек, Аллан расстегнул карман ру­башки, вытащил кожаный кошелек, где держал деньги, и положил на поднос одну за другой две монеты. Кассирша взяла деньги и не глядя бросила их в выдвижной ящик, после чего снова сосредоточила все свое внимание на событиях, совершав­шихся на голубом экране. Глаза ее были подведены тенями с металлическим отливом. Она уже забыла о посетителях.

«Жаркоеа-ля Глитца» представляло собой продолговатый кусок чего-то, похожего на жареное мясо, которое плавало в жидкой «вкусовой смеси». Рядом стояла тарелка с картофельным концентратом, нарезанным в виде маленьких кубиков. Салатом назы­валась мешанина из вареных овощей, увенчанная каплей какого-то желтого соуса.

Они ели с огромным аппетитом. Им казалось, что все это очень вкусно. Вообще-то у синтетического мяса не было определенного вкуса — ни приятного, ни неприят­ного. Заменители почти не отличались друг от друга по вкусу, даже если заменяли совершенно разные продукты. Вкус зависел от использования жидких смесей, кото­рые назывались «соусами».

— Что же мы будем делать, Аллан? — спросила Лиза, когда они доели свое «жаркое».— Что будем делать, когда родится ребенок?

Аллан сидел и думал о том же. А о чем же еще? Сейчас это был главный во­прос, который приходилось решать. Обрывки разговора с социальным консультантом все еще звучали в ушах Аллана во всей их чудовищной нелепости. Если они хотят получить помощь, у них должно быть зарегистрированное местожительство в Свитуотере. Но это невозможно. С гнетущим ощущением, похожим на страх, он предвидел, что в этой драматической ситуации они будут предоставлены самим себе.

— Я не хочу отдавать нашего ребенка, а ты?

— Я тоже не хочу.

Аллана поразила решимость, прозвучавшая в ее голосе. Перед рождением Боя они тщательно продумали все варианты, включая возможность отдать его приемным родителям, а также аборт. Вообще-то говоря, Аллан не имел ничего против обоих этих вариантов, ибо тогда у него еще только начинало вырабатываться новое вос­приятие действительности. Появление ребенка означало, что будет больше работы, больше ответственности, больше всевозможных тягот и забот, но в то же время это говорило о том, что жизнь идет своим чередом и оба они вполне здоровые люди, у которых могут быть дети... Он прекрасно понимал, что никто так больше не думает в перенаселенном городе, столице перенаселенной страны, где ограничение рождае­мости стало важнейшей задачей органов здравоохранения, и все-таки с той минуты, как он узнал, что Лиза снова беременна, в нем неуклонно зрело твердое и непоколе­бимое убеждение: он хочет, чтобы семья его росла, род продолжался. Чтобы продол­жалась жизнь. Желание это было сильным и отчетливым, и раздумывать тут не приходилось…

 Тем не менее вера Лизы в жизнь глубоко тронула Аллана. Он не знал, что побуждало ее желать этого ребенка,— вероятно, она просто не представляла себе, ка­кие трудности ее ждут, даже если роды пройдут нормально. Аллана это и радовало  и удивляло, но он не задавал ей вопросов, не требовал объяснения. Вероятно, за те несколько месяцев, когда они научились тратить возможно меньше слов на разговоры, между ними возникла определенная дистанция, четкое разграничение сфер деятель­ности Аллана и Лизы. Беременность, которую она до порыдо времени держала от мужа в тайне, что он считал вполне естественным, была ее личным делом, и в этом плане она совершенно не обязана была отчитываться перед ним. Оба они хотели ребенка — это было главное.