Страна заката

Док печально посмотрел на нее сквозь толстые стекла очков. Она казалась такой хрупкой и слабой. Она была ребенком, который сам нуждается в заботе, и он вовсе не был уверен в том, что она получает эту заботу в достаточной мере. С того первого ра­за, как он увидел ее, у него возник отцовский инстинкт, потребность опекать эту дево­чку, этого очаровательного ребенка. И вот теперь случай или неосторожность Аллана — тут он недобрым словом помянул своего соседа — препоручали Лизу его заботам. Она казалась ему такой трогательной, когда полураздетая неподвижно лежала на его выц­ветшем плюшевом диване, закрыв глаза и отвернув лицо с недовольной, упрямой склад­кой на широком гладком лбу, а он ощущал под своими руками ее тонкое тело. Док уже давно не практиковал как врач, хотя мысленно до сих пор называл это «своей работой». Когда Лиза легла на этот жалкий диван, доверясь его рукам, его профессиональным зна­ниям, если только они еще сохранились у него после стольких лет вынужденного бездей­ствия, он вдруг снова ощутил то жгучее желание помочь, которое руководило им в прош­лом, а порой возникало и теперь, хотя все вокруг каждый день и час напоминало о том, куда это привело его и к чему он пришел: к добровольному изгнанию и изоляции от общества, которое отвергло его идеализм и угрожало ему судебным преследованием и суровым наказанием. Однако идеализм Дока был непоколебим, он не поддавался воздействию внешних обстоятельств, на него никак не повлияло жалкое существование на городской свалке, не повлияло и то, что, с одной стороны, общество осуществило на практике многие из его радикальных идей, а с другой — общественное развитие приняло такие уродливые формы, что гуманистические идеалы Дока по большей части потеряли всякий смысл. На какое-то время идеализм Дока оказался как бы законсервирован, и теперь его разбудила в почти неизмененной форме тщедушная девочка с рыжеватыми локонами, которая доверилась ему и попросила его помощи. И он хотел помочь ей, на­сколько это было в его силах, хотя со страхом думал о том, что, разумеется, будет очень нелегко принимать ребёнка здесь, на Насыпи, без каких-либо вспомогательных средств.

— Как вы думаете, будет очень больно? — спросила Лиза.

Она все еще всхлипывала, хотя изо всех сил старалась остановить слезы: ведь просто глупо и совсем по-детски вести себя так.

— Нет, что ты, во второй раз все будет гораздо легче, чем в первый.

— Но я ничего не чувствовала в первый раз. Мне сделали укол, и я куда-то про­валилась.

— Я знаю. Так всегда делают в коммунальных клиниках, чтобы сэкономить вре­мя. Понимаешь, без укола роды иногда затягиваются. Особенно в первый раз.

— Я уверена, что будет очень больно, если мне не сделают укола...

И Лиза снова заплакала. От этих разговоров о предстоящих родах ей стало легче. С Алланом она не могла говорить о подобных вещах.

— Ну, будет тебе,— утешал Док Лизу. Он не очень понимал, как успокоить ее, и, чтобы выиграть время, прибирал в комнате, перекладывая разные мелочи с места на место.— Ты сказала, что вы хотите ребенка.

— Да-а...

— Теперь слишком поздно делать аборт, это может оказаться опасным. Но ведь ребенка можно отдать приемным родителям... 

- Я знаю. Нам сказали в этой проклятой конторе. Но там больше ноги моей не будет! Никогда! Мы хотим этого ребенка. Просто приходится так много... так много думать обо всем!

Лиза забилась в угол трухлявого дивана, закрыв лицо руками. Слезы оставляли мокрые полосы на ее грязных пальцах. Док сел рядом с ней. Он неуклюже положил руку на ее вздрагивающие от рыданий плечи.

— Успокойся,— утешал он.— Все будет хорошо. Положись на меня, на всех нас. Мы сделаем все, что от нас зависит, чтобы помочь тебе. Все пройдет благополучно.

Но руки его ощущали хрупкость ее тела, а при осмотре он отметил, что у нее очень узкий таз. И он знал, что роды будут нелегкими.

Эти молодые люди, что переселились сюда, принадлежали другому времени, дру­гой эре; в- его глазах они были «потерянным поколением», для которого город был единственным мерилом всех ценностей, которое не знало иных пейзажей, кроме искус­ственного городского ландшафта, не знало иных пропорций и форм, кроме разруши­тельной несоразмерности городских массивов.

Лиза сидела неподвижно, ссутулившись. Ее широко раскрытые глаза были теперь сухи. Док сидел рядом с ней и, вдыхая запах ее волос, думал о том, что означает при­ход «потерянного поколения» на Насыпь. Он знал, что их будет здесь все больше и больше, и это беспокоило его. Вот теперь на Насыпи возникнут настоящие проблемы.

— Ты снова придешь ко мне через некоторое время, скажем, через две недели, и мы посмотрим, как идут дела. Если же почувствуешь себя плохо или появятся боли, приходи немедленно.

Говоря это, он почему-то смутился, хотя все, что он сейчас сказал, почти не заду­мываясь повторяет каждый врач своим пациентам; однако Док правильно истолковал свое смущение, и ему стало немного стыдно: он ведь радовался тому, что будет еще одна консультация и еще одна доверительная встреча с Лизой...

19