Страна заката

Выливая воду себе на голову, Лиза дрожала и от холода, и от отвращения, которое нарастало в ней при мысли о потном, тяжело дышащем муже, который ее ждет. У нее часто бывали боли в животе, и ей стало страшно. Неужели он хотя бы сейчас не мо­жет подождать, пока она снова войдет в норму? Три-четыре месяца пролетят быстро...

Она собиралась поговорить с Доком Фишером, спросить его, не опасно ли это. Ей хотелось, чтобы Док побеседовал с Алланом, объяснил ему, что это вредно. Она думала о Доке только хорошее. Он был другом. Она возьмет с собой две маленькие шкатулки и покажет ему. Доку они понравятся. У него самого так много всяких кра­сивых вещей. Док наверняка ей поможет.

На открытой двери фургона висело рваное полотенце. Лиза начала медленно и тщательно вытираться, хотя от этого было мало толку, так как полотенце уже про­мокло и не могло вытереть волосы досуха; длинными мокрыми прядями они свисали ей на лицо, с них скатывались и бежали по телу капельки воды. Лиза слышала, как Аллан возится в фургоне, поджидая ее... Она пыталась справиться с непослушными волосами, раздраженная, тем, что никак не удается вытереть их насухо, а кроме того, ей совершенно не хотелось ложиться в постель'Сейчас, когда в любой момент мог вер­нуться Бой. Как обычно, он ушел с Рен-Реном. Они стали теперь неразлучны. Но как раз в это время Рен-Рен с Феликсом обычно отправлялись в город. «Искать работу». И всегда они уходили вечером, когда смеркалось. Никогда не уходили днем. А возвраща­лись, случалось, только утром, на следующий день...

Так что Бой мог вернуться в любой момент. Ее бледные губы вдруг задрожали: она не хочет, не хочет! Приняв решение, она повернулась и пошла обратно, под дождь, снова натянув на себя мокрое платье, потом побежала вниз по тропинке, только что­бы быть подальше от него. Впервые она оказала неповиновение, впервые бросила ему вызов, но это было необходимо. Она чувствовала, как снова промокает до костей. Она боялась раздражения Аллана, его гнева, но нисколько не жалела, что поступила так, а не иначе. Она пойдет к Доку, вот что она сейчас сделает. У него она найдет утеше­ние и защиту.

Через щель в стене за кроватью Марта видела все, что делают Док и Лиза в тес­ной комнатенке.

Видела, как он осматривает ее, ощупывает своими огрубевшими от тяжелой работы руками ее живот, бедра, и Марта содрогалась, потому что никак не могла за­быть незаконные аборты, которые он делал в своем кабинете в их доме на Парк-роуд, в прекрасной уединенной вилле с большим уютным садом... Марта страдала почти физически при мысли об этой бедной девочке, которая забеременела здесь, на убогой Насыпи, где Марте суждено провести последние горькие дни своей несчастной, на­прасно прожитой жизни. Когда-то Марта верила в бога, верила в смысл жизни, в то, что все, кому дарована жизнь, обязаны прожить ее правильно и достойно; но это был идеал, привилегия, счастье, в котором ей было отказано, которое он разрушил своими преступными деяниями;, он совершил преступление и против нее, и против закона, преступление, которому нет прощения.

Но разве не было своеобразным утешением, светлым пятном то, что здесь, на Насыпи, скоро родится ребенок и именно Док, специалист по абортам, будет принимать роды? Как ни странно, именно эта мысль больше всего выводила ее из себя. Быть может, это была своеобразная ревность, вызванная доверительной близостью между Доком и Лизой, которая все росла? Она не думала о физической близости, неизбежно возникающей при осмотре. Гораздо хуже было то, что происходило после осмотра: нечто вроде детской игры, которой Марта не понимала, но чувствовала, что в этом есть что-то неприличное, извращенное. Все началось с того, что на консультации с Доком Лиза стала приносить всякие безделушки: шкатулочки, украшения, игрушки. И он, пожилой человек, смотрел на все это с явным интересом и даже вытаскивал свои собственные побрякушки; украшения или части украшений, которые ему удава­лось найти, небольшие шарики, бусы из цветного стекла, бижутерию... Он собирал их все эти годы, проведенные на Насыпи, он собирал мелкие и крупные предметы, вещи, которые ему нравились, потому что они были красивы, а также все то, что, казалось ему, когда-нибудь может пригодиться. И Марта презирала его за это, ибо знала, что несмотря на все его великолепные теории, замечательный дар предвидения, старомод­ное стремление всегда находиться в оппозиции к властям, и бегство в нищету, и убожество ради сохранения своей честности — все, что он собирал и хранил, было частью прошлого, словно он ждал, что прошлое когда-нибудь вернется и снова предложит ему место в жизни. Да, она презирала его, ибо она-то верила и надеялась, она любила жизнь такой, какая выпала им на долю, и не хотела ничего другого, и она-то и была бессовестно обманута и предана. Она-то как раз понимала, что хорошие времена без­возвратно прошли и скоро они умрут здесь, на Насыпи.