Страницы дипломатической истории

В послании от 29 марта глава Советского правительства сообщал американскому президенту, что он не только не против, но, наоборот, целиком стоит за то, чтобы использовать случаи развала в немецких армиях и ускорить их капитуляцию на том или ином участке фронта, поощрить их в деле открытия фронта союзным войскам.

«Но я согласен, — продолжал Сталин, — на переговоры с врагом по такому делу только в том случае, если… будет исключена для немцев возможность маневрировать и использовать эти переговоры для переброски своих войск на другие участки фронта, и прежде всего на советский фронт.

Только в целях создания такой гарантии и было Советским Правительством признано необходимым участие представителей Советского военного командования в таких переговорах с врагом, где бы они ни происходили — в Берне или Казерте. Я не понимаю, почему отказано представителям Советского командования в участии в этих переговорах и чем они могли бы помешать представителям союзного командования.

К Вашему сведению должен сообщить Вам, что немцы уже использовали переговоры с командованием союзников и успели за этот период перебросить из Северной Италии три дивизии на советский фронт».

Подчеркнув далее, что провозглашенная на Крымской конференции задача согласованных ударов против немцев с запада, с юга и с востока состоит в том, чтобы приковать войска противника к месту их нахождения и не дать ему возможности перебрасывать войска в нужном ему направлении, Сталин отметил, что эта задача Советским командованием выполняется. Глава Советского правительства отметил, в частности, что под Данцигом или Кенигсбергом немецкие войска окружены и не могут открыть фронт советским войскам, так как фронт ушел далеко на запад. Совсем другое положение у немецких войск в Северной Италии, сказал Сталин. Они не окружены. Если в Северной Италии немцы добиваются переговоров, чтобы открыть фронт союзным войскам, то «это значит, что у них имеются какие-то другие, более серьезные цели, касающиеся судьбы Германии».

Между тем сепаратные переговоры в Берне продолжались. Втягиваясь все больше в эту акцию, американское правительство понимало, что должно как-то разъяснить ситуацию советской стороне. К тому же не была исключена и возможность утечки информации.

1 апреля от Рузвельта поступило новое послание. В нем говорилось, что вокруг «будущих переговоров с немцами о капитуляции их вооруженных сил в Италии… создалась теперь атмосфера достойных сожаления опасений и недоверия». Далее Рузвельт уверял, что «никаких переговоров о капитуляции не было, и если будут какие-либо переговоры, то они будут вестись в Казерте все время в присутствии Ваших представителей… Все это дело возникло в результате инициативы одного германского офицера, который якобы близок к Гиммлеру, причем, конечно, весьма вероятно, что единственная цель, которую он преследует, заключается в том, чтобы посеять подозрения и недоверие между союзниками».

Такой вывод был ближе к истине, но и на этот раз американцы не раскрыли подлинного смысла переговоров в Берне. Поэтому советская сторона сочла необходимым проинформировать Рузвельта более подробно относительно сведений, которыми она располагала. Об этом и говорилось в телеграмме Сталина от 3 апреля 1945 г.