При этом он всегда вспоминал древнюю пословицу: «Путята крестил мечом, а Добрыня – огнем!» Но генеалогическое древо князей Путятиных до него не дошло, и я в эту сказку последнего дворянина не верил, да и при советской власти такая версия о моем происхождении еще более усиливала, мягко говоря, неприятности, связанные с моим поповством. Наоборот, многие из моих сверстников пытались доказать свое пролетарское или бедняцкое происхождение.
После смерти первенца Бориса от «глотошной» болезни (дифтерия) я остался единственным наследником, на котором сосредоточились вся любовь и внимание родителей. Поповская семья, как правило, многодетная, волею судьбы была превращена в однодетную. Для исправления этого существенного недостатка была взята на воспитание сирота Лиза, которая приходилась мне двоюродной сестрой по материнской линии.
Активная натура матери не могла удовлетвориться скромными «заработками» отца-кормильца. Служба богу приносила ежемесячно прямого денежного дохода около 60–70 рублей, не считая разных «косвенных» доходов от хождения с молебном по дворам во время Пасхи и от использования 30 десятин церковной земли, дарованной обществом каждому священнику. Но эти доходы не удовлетворяли матушку Орловскую, и она пустилась в авантюру: в 1912 г. арендовала на 99 лет небольшой участок земли, расположенный в дубняках, что за Постниковским садом (при выезде из Самары на Каменку), и построила на нем дачу, которую и сдавала внаем дачникам из Самары. При строительстве она вошла в тяжелые долги, а через пять военных лет дача была реквизирована Горсоветом. Тем и кончилась ее затея, но волею судьбы многое в моем юношестве было связано с прекрасными местами III и IV просек дачного ожерелья Самары.
Мать была большой любительницей цветов, и ее цветник в Б. Каменке привлекал внимание всех прохожих, но требовал систематического труда по уходу и поливу, к чему я привлекался с самого детства. В годы недорода при школах открывались земские столовые для детей бедных родителей. Я вспоминаю недород 1911 г., когда мама устраивала такие обеды на кухне нашего дома.
Вся каменская интеллигенция отличалась большим гостеприимством, и рождественские елки следовали одна за другой, заполняя все каникулы праздничной суетой и бесконечными выдумками. Но в день 1 января (по ст. ст.) поминался Василий Великий, и он был по праву именинным днем моего отца. Задолго до рождественских каникул отец «командировался» в Самару для заготовок всякой вкусной снеди: виноградных вин, коньяков, дорогих конфет, красной рыбы, зернистой икры, знаменитой самарской крупчатки и т. п. Нельзя было пройти мимо разных елочных украшений и бенгальских огней. Техника заготовки была своеобразной: о. Василий отбирал товар, расплачивался за него и, при своей феноменальной забывчивости, шел в другой магазин, приказчик же должен был среди базарной сутолоки разыскать забывчивого «батюшку» и вручить ему с любезной улыбкой, а в душе проклиная, тяжелый тюк товара. И так не единожды.
Дома тем временем шла мобилизация собственных ресурсов в виде всяких окороков, разных студней и желе, варений, гусей специального откорма, соленых грибочков, огурчиков и других разносолов. Особым вниманием пользовались пироги из кур и рыбы. Выпекалась огромная куча хвороста. Завершающим этапом было приготовление мороженого двух сортов: сливочного и шоколадного. В этом я принимал посильное участие, вращая ручку большой мороженицы.
Мать и няня Маша, как говорят, «сбивались с ног» в подготовке всего этого пиршества. Кучер Герасим отправлялся в лесничество за елкой. Ее украшение и подарки в разноцветных мешочках требовали вымысла, фантазии и нескольких дней подготовительной работы. Готовились стихи вроде: «Вот моя деревня, вот мой дом родной! Вот качусь я в санках по горе крутой! Вот свернулись санки и я на бок – хлоп, кубарем качуся под гору в сугроб!» Успех маленькому артисту был всегда обеспечен! Когда я немного повзрослел, то быстро превратился в пианиста-тапера: вечный вальс, входящий в моду падекатр, неизменная полечка, краковяк и т. п. Гармонь не была в ходу. Спасал меня от таперского искусства появившийся в те годы граммофон с пластинками; но танцевать хорошо я из-за этого таперства так и не научился.
Самое, пожалуй, примечательное в этом празднике – это его общность и грандиозность. Собирались семьями все – учителя земской и церковно-приходской школ, весь духовный причт, волостной старшина, земские – агроном, землеустроитель, страховой агент, лесничие, купец Прохоров, мельник Грязнов, вся больница. В столовой и моей спальне накрывался стол персон на 60. Несмотря на обильные возлияния, я не помню ни одного пьяного дебоша или какого-либо скандала. Наиболее острые дискуссии возникали за преферансом, когда о. Семен громко кричал на о. Василия: «Эх, хоть ты и именинник, а настоящий мазила!» И далее следовал детальный разбор неудачного хода, после чего о. Василий скромно умолкал.