Страницы Миллбурнского клуба, 3

«...в июне Берия официально пригласил известного писателя Константина Симонова и предъявил ему расстрельные списки 1930-х с подписью Сталина и др. членов ЦК... Хрущев опасался, что Берия рассекретит и представит общественности архивы, где станет очевидным его (Хрущева) и других участие в репрессиях конца 30-х годов».

Я не знаю, как он мог скрыть собственную подпись, однако если это правда, то значит, что он готовил публичное разоблачение остальных, и это не могло иметь другой цели, кроме захвата единоличной власти.

Но – если бы его и его сотрудников арестовали за организацию необоснованных репрессий! А были они, в «лучших» традициях сталинских процессов 30-х годов, обвинены, а потом осуждены за то, чего им и в голову не приходило делать: за шпионаж в пользу Англии. И это-то было очевидно каждому, кто хоть что-то понимал в ситуации. Какой сигнал публике хотел послать усилившийся Хрущев? Можно было понять: возврат к старому.

Уезжали мы вместе с Фаней в конце августа. Всегда было трудно купить билеты на поезд в Красноярске. В 1952-м нам дали адрес латышской ссыльной семьи, которой разрешалось жить в городе, и они помогли нам с билетами. Мы пошли к ним и в 1953-м, но соседка сказала, что их выслали в Канск – еще одно ужесточение.

Каково же было положение к 1 сентября? Я думаю, что хуже, чем 1 июня. Мы наблюдали подавление восстания в ГДР, арест Берии с явно ложными обвинениями, и пока у нас нет причин считать событие положительным. Мы не знаем о новых освобождениях, Збарские и оба моих дяди сидят, ссыльных стало больше, а не меньше, их режим не облегчен; тех из них, кто жил в Красноярске, выслали в глубину края. Геллер и Некрич сообщают, что четыре тысячи человек были освобождены в 1953-м, но это – капля в море. Единственное положительное изменение: кажется, к этому времени перестали приходить стандартные отказы на заявления о пересмотре – просто нет ответов. Нам с сестрой не удалось уговорить отца написать заявление. Не раньше 18 марта 1954 года он напишет письмо Председателю Президиума Верховного Совета СССР К.Е. Ворошилову:

 «... В 1938 г. меня арестовали и предъявили обвинение, что я являюсь членом организации “Мизрах”. Несмотря на мучительные допросы, ... я себя виновным ... не признавал, т. к. это было действительно неправдой. На самом деле, единственным моим преступлением было то обстоятельство, что я был сыном раввина и зятем раввина, и только на этом основании... следователь строил свои предположения, что я “должен антисоветски мыслить” ... Неужели полная необоснованность обвинения может стать в правовом государстве основанием для бессрочности наказания? Неужели 16-ти лет тяжелой жизни, лишения семьи, родных, общества и всего того, что дорого нормальному человеку, недостаточно, чтобы искупить мое происхождение сына/зятя раввина, даже если согласиться, что это было преступлением?

 Я всегда жил и продолжаю жить жизнью маленького рядового человека, люблю свою семью, свою работу. Превратить меня в опасного политического противника – по меньшей мере смешно, к тому же, какую опасность 60-летний больной старик может... представлять для могучей Советской власти. Кому это нужно, чтобы я и моя семья продолжали ни за что так страдать. Прошу разрешить мне вернуться к моей семье».

Книги и театр