Страницы Миллбурнского клуба, 3

Об этой истории многое уже широко известно, но не все. Например, нет сведений о людях концлагеря, который находился почти рядом с несчастным хранилищем и первым попал в радиоактивное облако. Последнее, что мы о них знаем, – что они были эвакуированы уже на другой день после взрыва.

– Интересно, что стало с зэками и ВОХРой? – спрашивал я Ивана Лукича. – Сотни, а то и тысячи синхронных случаев острой лучевой болезни. Какой захватывающий материал!

Иван Лукич отвечал в том духе, что, мол, да, материал был бы интересный, но лично он не в курсе, так как лаборатория создана после этого события, когда все острые случаи были уже купированы, и на повестке дня стояли отдаленные последствия события. Лично он значительно позже изучал другие острые случаи и в рамках других тематических исследований.

Что это за «тематические исследования острых случаев» – об этом ниже. Сначала объясню, как я оказался в роли интервьюера Ивана Лукича.

В то время я трудился в академическом институте ИГЕМ. За этими четырьмя буквами скрыто длинное полное имя, не вполне отражающее тематику, как за коротким именем султана Брунея прячутся его настоящие 35 имен. До начала 1990-х ИГЕМ служил легальной оболочкой скрытого от публики подразделения, предметом которого были урановые месторождения. Я (при моей анкете) был зван туда сугубо по причине ступора, в который впали органы под младо-горбачевскими ветрами.

Должен признаться, в ИГЕМе я пережил счастливый период моей научной жизни, когда энтузиазм коллег из пяти институтов, плюс советская бесхозяйственность, плюс неограниченные возможности ведомства дали прекрасный научный результат: уникальный эксперимент по моделированию неких глубинных природных процессов in situ. Эксперимент длился почти три года, реализован был не как-нибудь, а хозспособом, то есть без какого-либо финансирования. (При случае расскажу эту историю подробнее. Анонс: в этом рассказе непременно будет глава о стукачах.)

Случился Чернобыль. Я утверждаю, что Чернобыльская авария – это мене-текел-упарсин, или по-русски – «пздц всему», который, уж если он взлетел, то «пздц» СССР стал неминуем.

Здесь нет преувеличения. С Чернобылем пал Минсредмаш – единственная универсальная космополитическая корпорация в СССР. Корпорация, которая поглощала 35 процентов госбюджета, игнорировала межреспубликанские границы и доминировала во всех промышленных отраслях – от добычи полезных ископаемых до строительства судов и производства ядерных испытаний. Поэтому крах Минсредмаша потянул на дно тысячи предприятий, в том числе двойного подчинения и градообразующих. Миллионы людей оторопели в растерянности и вдруг повзрослели. В моей коллекции есть множество трагических и трагикомических историй, переворотов, смертей и возрождений к новой жизни. В отдельном разделе коллекции – тысячи «осиротевших» режимщиков, гэбистов, стукачей и партайгеноссе, которые заметались по стране в поисках новых хозяев…

В числе прочего Чернобыль надломил хребет атомной ипостаси Академии Наук. Наевшиеся сраму атомные академики расползлись зализывать репутации. А известно ли вам, читатель, что эти люди всерьез проектировали прокладку новых, южных русел северных рек с помощью наземных атомных взрывов?

Нужно упомянуть еще одну жертву Чернобыля, коей стала пошатнувшаяся вера номенклатурных персон в справедливость мироустройства. Вспышка молнии, удар грома, шок и обморок – вот что случилось с теми, кто вдруг осознал, что высокое номенклатурное положение не защищает от радиации. Она проникает всюду и облучает все, даже если это «все» – яйца секретаря обкома.

Таким образом, радиация стала могучим демократизатором. Несколько связанных с этим комичных историй расскажу ниже.

Ко времени нашей беседы с Иваном Лукичом уже не было ни Средмаша, ни СССР, а мой институт переключился на радиогеоэкологию, то есть занялся ликвидацией последствий той своей деятельности, для которой изначально был предназначен. Важнейшим радиоэкологическим объектом ИГЕМа стал «Маяк», а именно – нижеследующая проблема.

Низкорадиоактивные отходы комбината «Маяк» с первого дня его существования и по сей день выливаются в расположенное неподалеку озеро. Из озера вытекает речка Теча, которая далее впадает в Тобол, тот – в Иртыш, и т.д. Речку Течу со временем перегородили запрудами, закольцевали возвратным каналом – в общем, защитили систему Тобол – Иртыш. Однако радиоактивность просочилась в грунтовые воды. Люди всполошились тогда, когда возникла угроза заражения питьевых подземных вод.

Эту тему мы с Иваном Лукичом пролистали быстро, не вдаваясь в детали. И мы с вами тоже оставим эту тему в стороне. Потому что Ивану Лукичу не терпелось обратиться к временам былого величия его конторы, когда к ней было приковано внимание самого Политбюро. В конце 1970 – начале 1980-х годов заря удачи зарделась над конторой, и разлилось сияние орденов и госпремий, когда на территории Промзоны было проведено натурное моделирование последствий большой ядерной войны.