Страницы Миллбурнского клуба, 4

Сейчас же наши суда сновали по всем океанам, везли туда и обратно солдат, поселенцев, иноземные дары, трофеи и многоликие диковины. Да и по дорогам старушки Европы нескончаемо мельтешили потоки людей, обремененных всякого рода барахлом, и слишком часто их пути пересекались посреди la belle France. Где же, спрашивается, находится центр мира? Куда больше всего желает попасть обладатель хоть какого-нибудь таланта, любого средства к извлечению дохода? Негоцианты, искатели приключений, наемники, бродяги, поденные рабочие, нищие, пилигримы, сутяги, поэты, проповедники – все они ехали либо в Париж, либо обратно. Великая столица пожирала одних, отталкивала других, ее ворота без устали работали на вход и выход. И вслед за людьми отовсюду шли смертоносные поветрия, самые нежеланные гости нашего блистательного королевства. Как отказать им от двора – вот трудная задача, даже для сильнейших мира сего. Ясно, что в Версале от них не укроешься, Божья гроза никого не щадит. Думаю, Его Величество прекрасно помнил – точнее, наверняка знал из рассказов, – как почти в одночасье потерял деда, отца и старшего брата. Да ведь из многочисленных родственников тогдашнего монарха едва ли хоть один дожил до взрослого возраста. Вот вам и прямой государственный резон к посильному производству знахарей с дипломами: нужно, чтобы у каждой пограничной заставы стоял бедолага-врач и досматривал, досматривал, досматривал. А если дойдет до худшего, он же и помрет раньше других – разве лишь успеет поставить себе точный диагноз.

Итак, оказалось, что продолжить обучение легче легкого, и его даже не обязательно доводить до конца и писать диссертацию – лекари и фельдшеры, как и цирюльники-зубодеры, были чуть ли не нужнее врачей, ведь им можно было меньше платить за ту же самую работу. Отрывочное чтение дешевых изданий римских классиков не позволило мне окончательно забыть латынь. Поэтому дальнейшее оказалось предсказуемо. Заполненный формуляр без малейших помех отправился в массивный скрипучий шкаф и тут же затерялся среди пожелтевших бумаг с узорной каймой. Кто-то из ассистентов быстро и поверхностно меня проэкзаменовал прямо в углу большой библиотечной залы, не стесняясь присутствия корпевших над книгами коллег (гордость не позволила мне отвечать хуже, чем я мог), после чего я был произведен в вольнослушатели с правом дальнейшего перехода в полноправные студенты. Замечу, что, как выяснилось несколько позже, фельдшерские познания я тогда уже превосходил, а до лекаря немного не дотягивал. Учиться мне нужно было года два-три, а потом меня ждало место в тусклом портовом карантине, где-нибудь в Сете или, в лучшем случае, неподалеку от Бордо.

Я совершенно упал духом и почти уже побрел к выходу, но тут в зале неожиданно возник изысканно одетый господин среднего возраста, коллега и приятель тех самых двух-трех докторов и профессоров, которые только что вполуха слушали от соседних конторок, как оценивается степень моей вовлеченности во врачебную премудрость. С первых же слов стало понятно, что достойный кавалер наносит визит своей альма-матер в связи с долговременным отъездом по важному делу, связанному с каким-то правительственным поручением. Обо мне тотчас же забыли, а я, ничуть не радуясь неожиданной отсрочке – служители, должные окончательно зафиксировать необходимые формальности и внести меня в списки будущих жрецов Асклепия, при появлении гостя встали в почтительную и недвижную позу, – тихо прислонился к стене и чуть не завыл от отчаяния. Вовсе не от ненависти к своей будущей профессии, а оттого, что, как казалось, надо мной произвели акт грубого насилия. Это был плач униженной жертвы – не больше, но и не меньше. Однако застывший было от моего горя мир продолжал двигаться. Постепенно я, помимо воли, стал прислушиваться к оживленному разговору почтенных эскулапов, который те вели, надо признать, на довольно приличной латыни, звучно и с видимым удовольствием выплескивая ее друг на друга.

Вскоре стало понятно, что визитер недавно получил почетное, но хлопотное назначение и что его дорога лежит на другой конец Европы, в столицу империи, долгое время бывшей нашим главным соперником на континенте. Борьба эта то затухала, то опять яростно разрасталась, и так без конца, десятилетие за десятилетием. Одна за другой шли жестокие битвы, да что там – целые войны. Если не верите, загляните в учебник истории. Впрочем, как раз в те годы наши отношения неожиданно наладились. Скажу честно, я по молодости лет не интересовался политикой и не имел никакого понятия о подробностях и подоплеки тогдашних событий.

Профессора жарко поздравляли давнишнего соученика, но в то же время прохладно выражали беспокойство по поводу предстоящего ему нелегкого пути и сложной официальной миссии. Кажется, они ему все-таки завидовали. Тот не спорил: поздравления принимал, а на слова о тяготах кивал согласно и с пониманием, даже добавлял кое-что от себя, не теряя, впрочем, важности и даже некоторой, как я успел заметить, надутости щек.