Страницы Миллбурнского клуба, 4

Саша остался в моей памяти 25-летним. Всегда ровно-веселый. Серые глаза без выражения, вечно дрожащие в нистагматическом треморе, улыбка оскалом – так он выглядел. Из-за дрожащих глаз казалось, что он мыслями всегда не здесь, а где-то в ином месте.

На левом плече, там, где люди одного с ним образа жизни накалывали художественные композиции, такие, например, как «Ленин-Сталин в профиль», у Саши крупными печатными знаками было выведено «1453». Интересовавшимся он с готовностью сообщал, что 1453 – это год падения Константинополя под натиском турок-османов. Величайшее событие в мировой истории, которое он глубоко чтит. Далее следовал отлаженный рассказ про султана Мехмеда II, Босфор, залив Золотой Рог, янычар и башибузуков. Этот его рассказ производил столь сильное художественное впечатление на чувствительные души, что у рассказчика появились последователи. Шофер Курочкин, охальник и балбес, нашел у себя незанятое наколками место у правого локтя, пониже «бей» и повыше «хватай», и тоже вытатуировал «1453».

...Саша приоткрылся в Южных Мугоджарах, после истории со стадом сайгаков и одиноким волком. История произошла под конец лета, в сентябре, когда сайгаки собираются в стада и перемещаются на юг зимовать. Их сопровождают волки, которые режут слабеющий молодняк. Люди же налетают по ночам на автомобилях и в свете фар расстреливают всех без разбора.

Я шел обычным маршрутом, с сопки на сопку, колотил и описывал образцы. Он делал коллекторскую работу, то есть камни упаковывал и клал в рюкзак у себя за спиной. Время было к вечеру. С вершины невысокой сопки в полукилометре от нас на западе уже виднелась широкая долина, где нас должен был подобрать грузовик. В лучах низкого солнца там можно было разглядеть небольшое, голов на триста, стадо сайгаков в клубах пыли. К концу лета степь выжжена, и бегущие по степи копытные выбивают пыль. Стадо перемещалось быстро, оно явно убегало от кого-то.

Вскоре в хвосте стада обозначилась одинокая черная точка. Определенно, волк-загонщик! Мы, было, приготовились смотреть сцены волчьей охоты. Но минуты спустя загонщик вдруг отделился от стада и направился в нашу сторону.

Опускаю испуг и нервные приготовления к бою. Перейду сразу к финалу. Выскочивший из-за скального выступа волк-загонщик оказался, к нашему облегчению, большой черной собакой, кобелем. Шагов за десять он пал на брюхо и пополз, скуля и умильно улыбаясь. Услышав ласковые интонации, вскочил и произвел танец собачьего восторга. Экстерьер выдавал в нем метиса казахской борзой и черной немецкой овчарки из охраны лагерей. Поэтому в анкете, в графе «происхождение» он мог бы написать: «из верных русланов». Впрочем, «Верный Руслан» еще не был написан.

Злобная русланова наследственность была в нем подавлена. Перед нами был охотник, расположенный к любому человеку, особенно если ты готов разделить с ним счастье охоты. И он звал нас на охоту. Оглядывался на сайгаков, отбегал, возвращался, заглядывал в глаза, лаял с визгом, с подскоком, опять отбегал. Всеми средствами собачьего языка он умолял: пошли, не медли, я выгоню их на тебя. Отчаявшись, чуть постоял, тяжело дыша, и умчался. Спустя минуты он опять гнал сайгу по степи, в надежде найти более подходящего партнера.

Ночью состоялась наша внеплановая сайгачья охота. Удалось найти то самое стадо, так как оно недалеко ушло от места, где мы с ним расстались. Наша машина подняла сайгаков с лежки, «руслана» при них уже не было.

На другой день, за ужином из сайгачьих котлет, эта история была разобрана на банальные социально-политические метафоры. Дискуссия получилась содержательная, но закончилась дракой.

– Этот ваш пес – подобревший потомок волкодавов ВОХРы! – так высказался велеречивый Альфред Никитин. Альфред был сибирский эстонец, из тех чухонцев, кого в конце 19-го века империя переселила в Красноярский край. Романтик просторов и воли, о котором стоило бы рассказать отдельно. Он был почти альбинос. На ночной охоте в его функции входило добивать подранков, и он был очень живописен в свете фар, с его розовыми глазами и белой бородой в каплях сайгачьей крови.

– А что хозяева тех волкодавов? А их дети? – рассуждал далее Никитин. – Хозяева псов – гады, сволочи и садисты. У таких гадов дети тоже садисты. И внуки будут уроды. Ну и йух бы с ними! Но их очень много, миллионы и миллионы – вот в чем беда! И потому они сильно подпортят мораль своего поколения.

Боюсь, это его предвидение сбылось.

Другую метафору – народ как сайгаки, которых гонят на заклание, – развил Саша. Нам, рассуждал он, нравится быть в стаде, но нам не нравится, когда нас подгоняют. Мы любим, когда нас на бойню ведут. А впереди шествует всеми любимый вождь или фюрер.