Страницы минувшего будущего

– Прекрати. Убивать будут, тоже на «вы» обратишься?

Опустила голову – волосы снова упали на лицо – и обхватила себя за плечи. И голос – не голос. Так, лепет едва разборчивый.

– Убивать? Но ты… ты же… тогда…

– Я сказал «не должны». Может быть всё, что угодно. Если денег не дождутся.

– Откуда т-ты знаешь про деньги?

– Это очевидно. Больше им от нас ничего не надо: война не наша, а мы – не участники.

Повисла тишина. Уронив руки на согнутые колени, Денис рассматривал солому, думая об одном. Совесть это просыпалась, наверное. Такое непривычное ощущение царапалось сейчас где-то внутри с такой силой, что машинально даже грудь потёр и поморщился. Затем медленно выдохнул и скосил глаза: Волкова вновь сидела неподвижно, а куда смотрела, не понять. Переварить услышанное и за один день пережитое даже иному мужику крайне сложно, а тут девчонка сопливая.

Журналистка. Мать её.

Встал, спрятал руки в карманы, несколько раз прошёлся туда-сюда. А, когда остановился, глядя куда-то на стог сена, тихий вопрос ударился меж лопаток, словно нож. Льдом могильным проник внутрь.

– Володя?..

Володя.

Задохнулся, схватил ртом воздух и сжал до онемения губы, пользуясь тем, что спиной стоял. Захотелось вцепиться пальцами в грудь, разодрать кожу, рёбра переломать, чтобы сдохнуть к чертям собачьим прямо здесь и сейчас, на этом самом месте. Потому что то, о чём старался не думать совсем, то, от чего безмолвно выл совсем недавно, ткнулось в спину тихим голосом, полным бескрайнего отчаяния…

«Ты виноват».

Стало больно.

Медленно Денис обернулся.

Серые глаза смотрели пристально, а в них – целый вихрь эмоций: такая мольба, такая надежда и такая нечеловеческая, совершенно звериная боль, что внутри всё словно разрываться начало на мириады кусков. Денис смотрел в эти глаза и мог поклясться чем угодно, что чувствовал всё, что чувствовала сейчас Волкова. Медленно покачал головой, так и не находя в себе хоть каких-то сил отвернуться.

Он пообещал. Пообещал говорить только правду.

А слово своё привык держать.

– Если бы он был жив, его бы там не оставили.

Глава 11

Курить Рощин любил всегда. Любил ощущать приятное покалывание от каждой затяжки, любил горечь на языке и сизые клубы терпкого дыма. Курил давно, около десяти лет, и без пачки в кармане себя уже не представлял. Вполне возможно, что именно привычка, в народе считавшаяся пагубной, дала ему путёвку в жизнь. Если бы не дешёвые сигаретки, покупавшиеся в школьные годы, не было бы у него сейчас такого голоса: чуть надломленного и с небольшой хрипотцой. Главное, не переборщить и не заговорить в один прекрасный миг сиплым тоном бывалого сидельца. Впрочем, думалось на эту тему исключительно в порядке сальной шуточки.

Особенно курить нравилось в местах, в которых всем остальным это делать строго запрещалось. Коридор телецентра подходил в качестве примера как нельзя лучше. Потому и стоял сейчас Саша, перегнувшись через распахнутое окно, задумчиво глядел на проезжавшие по Академика Королёва автомобили и чувствовал, как сквозняк морозил лицо. Облезшая краска с рамы ошмётками цеплялась за новенький пиджак, но дела до того не имелось никакого.

Привилегии знаменитости, пусть даже такие пустяковые – что могло быть лучше? Тем более, когда домой торопиться не надо, а рядом – друг детства?

Вот только друг этот словно подыхал от чего-то прямо на глазах.

– Слушай, – стряхнув пепел, повернулся корпусом в тепло помещения, оставив руку на улице, и посмотрел на стоявшего у стены рядом Валерку, – что вы такие сегодня?

– Какие?

Повёл плечом, словно бы в раздумьях. Светиться по ящику не прельщало совершенно, но перечить, при всём своём скотском характере, не торопился – понимал, что больно уж сук удобный, чтобы бездумно его подпиливать. Радовало одно – наличие в этих кишкообразных коридорах знакомых лиц. Но, если обычно Валерка оказывался готов поддержать какую-нибудь хохму и просто потрепаться, то сейчас сам на себя не походил своей заторможенностью. Глядел куда-то мимо, отвечал невпопад. Совсем уж не такой.

– Как похоронил кого. И подружка твоя тоже такая же, – кивок в сторону в качестве подтверждения. Оля стояла поодаль, глядела напряжённо куда-то в конец коридора и ноготь на большом пальце грызла. Всегда необычайно весёлая и забавная, сегодня только глаза прятала красные, а на все попытки развеселить – шуткой ли, комплиментом, самой обворожительной улыбкой из всех возможных, – не реагировала совершенно. Сейчас же явно ждала кого-то.

Валерка вздохнул, потёр глаза, жестом попросил сигарету, а на колкое замечание о том, что, если поймают, «будет бо-бо», только отмахнулся. Щёлкнув зажигалкой, чуть оттеснил Рощина от окна. А заговорил и вовсе уж каким-то замогильным голосом:

– У нас подруга в заложники попала, похоже. Новостница.

В ответ – протяжный зевок в кулак и быстрая затяжка. Больше из вежливости спросил, потому интересом особенным голос не наполнил:

– Как умудрилась?

– Поехала в Армению в репортёрской группе, их обстреляли там. С позавчера никакой информации.