Страницы моей жизни. Романовы. Семейный альбом

Я всегда сожалела о том, что Распутина, считая виноватым, не судили как следует, со свидетелями и т. д. Убийство же его – одна из самых темных страниц в истории русского общества, и вопрос о его виновности остается неразрешенным. Но какой бы смертью человек ни умер – от рук ли убийц или мирно в собственной постели, от Божьего суда никто не уйдет, и каков бы человек ни был – Господь ему Единый Праведный Судия.

Я глубоко сожалею и о том, что Руднев лично не видал его и не имел случая беседовать с ним так же, как он говорил со мной. Меня он допрашивал никак не менее пятнадцати раз (каждый раз допрос длился по четыре часа). Помню, как добросовестно он старался ради исторической правды отделить факты от массы истеричных сплетен. В его докладе обо мне есть, однако, маленькая неточность в числах и небольшая несправедливость. Он говорит о моей «болтливости» и «перепрыгивании с одного сюжета на другой». Я часто задавала себе вопрос: если бы самый ученый судья просидел в Трубецком бастионе столько месяцев, все время страдая от побоев и оскорблений, телесных и душевных, и потом бы его привели на допрос, дав возможность в первый раз оправдывать себя, стал бы он говорить с полным спокойствием? Но я не жалуюсь, а только всей душой благодарю Бога, что нашелся порядочный русский человек, который имел смелость сказать правду. Все же другие – и члены императорской фамилии, и люди высшего общества, которые знали меня с детства, танцевали со мной на придворных балах, знали также долгую, честную и беспорочную службу моего дорогого отца, – все беспощадно меня оклеветали, выставляя какой-то проходимкой, которая сумела пролезть к государыне и ее опутать.

Когда на Распутина начались гонения и в обществе стали возмущаться его мнимым влиянием, все отреклись от меня и кричали, что это я познакомила его с их величествами. Легко было свалить вину на беззащитную женщину, которая не смела и не могла выразить неудовольствия… Они же, сильные мира сего, спрятались за спину слабой женщины, закрывая глаза и уши на тот факт, что не я, а великие князья Николай Николаевич и Петр Николаевич с женами привели во дворец сибирского странника. Не будь этого, он жил бы, никому не мешая, на своей далекой родине.

Читая записки Палеолога, я нашла в них много вымысла, касающегося моей личности. Равным образом автор неточно передал историю своего знакомства с Распутиным. Так как свидание происходило в доме моей сестры, я имею возможность внести существенную поправку в его рассказ. Палеолог приехал в дом сестры с княгиней Палей (матерью мужа моей сестры), желая познакомиться с Распутиным лично. Во время свидания княгиня Палей служила переводчицей; после почти часовой беседы Палеолог встал и расцеловался со странником, сказав: «Voila un véritable illuminé!»[15]

Глава 14

Последние два месяца после убийства Распутина государь оставался в Царском Селе. Он был поглощен заботами о войне, и их величества оба глубоко верили в блестящее ее окончание. О мире, повторяю, ничего не хотели слышать, напротив, были планы и надежды победоносно окончить войну весной, так как сведения о тяжелом продовольственном положении в Турции и Германии подтверждались. С середины декабря до конца февраля на фронте было затишье, и государь находил свое присутствие в Ставке излишним. Он каждый день к вечеру получал сведения по прямому проводу. В бильярдной государя были разложены военные карты; никто не смел входить туда: ни императрица, ни дети, ни прислуга. Ключи находились у государя. Когда начались снежные заносы, вопрос нашего продовольствия стал сильно волновать их величества.

В это время великий князь Александр Михайлович писал письмо за письмом, требуя видеть государыню для личных объяснений. Писал он о том же и великой княжне Ольге Николаевне. Императрица сперва не хотела его принимать, зная, что начнется разговор о политике, Распутине и т. д. Кроме того, она заболела. Так как великий князь настаивал на свидании, государыня приняла его, лежа в кровати. Государь хотел быть в той же комнате, чтобы в случае неприятного поворота в разговоре не оставить ее одну. Дежурил в тот день флигель-адъютант Линевич. После завтрака он остался с великой княжной Татьяной Николаевной в кабинете императрицы, по соседству с ее спальней, на тот случай, если бы понадобилось кинуться на помощь государыне: так обострились отношения великих князей с ее величеством.