Страницы прошлого

Не так играла Комиссаржевская с Незлобиным. Она не притворялась,- она, Лариса, любила этого смешного добродушного человека! Она действительно видела в нем воплощение своей романтической мечты! Она смотрела на него с таким сияющим обожанием, с такой ненаигранной девической самозабвенностью, что и зритель видел уже не этого Паратова, а какого-то другого, того, кто взял в свои равнодушные руки гордое сердце Ларисы и небрежно обронил его в дорожную пыль.

Однако, конечно, не в этом, не в преодолении неподходящего партнера было то новое, что проявилось в этот приезд в игре Комиссаржевской - Ларисы. Новое было прежде всего в полном отказе от того, что ей, как актрисе, было раньше привычно и легко делать, а зрителю - всегда приятно увидеть в ее игре. Зритель любил легкий, естественный, как дыхание, юмор Комиссаржевской, любил ее полудетские интонации, чистые, наивные и поэтические. Зритель любил тот жест, с каким в «Гибели Содома» Клерхен говорила Вилли Яникову:

- Ты во-о-он какой! - и поднимала руку высоко над головой.- А я - вот какая… - и она показывала тою же рукой несколько вершков от пола, словно определяя рост котенка или собачки.

Зритель любил и ту лукавую хитрецу, с какой Комиссаржевская - Клерхен молчаливо и утвердительно кивала головкой на вопрос Вилли Яникова, бывала ли она уже в кого-нибудь влюблена, как и те детские виноватые нотки, какими Рози признавалась Пиголице в том, что она влюблена во всех мужчин на свете…

В роли Ларисы не было ни беспомощной, угловатой грации подростка, ни милых наивных интонаций и жестов, ни любимой зрителем ребяческой экспансивности. Лариса - Комиссаржевская была не скованная, но словно заковавшая себя в броню суровой замкнутости. Ясно чувствовалось, что она обнаруживает лишь намеки на то огромное внутреннее напряжение, на то богатство чувств какое несет в своей душе.

Холодная, отчужденная, молчаливая, появлялась Лариса - Комиссаржевская в начале первого действия. Как автомат, шла она об руку с Карандышевым, а он, жалкая ворона, горделиво охорашивался в павлиньих перьях «избранника Ларисы Дмитриевны». Лариса почти не слушала того, что говорилось вокруг нее. Она несла в себе горе, может быть еще не вполне осознанное; драму, может быть еще только предчувствуемую.

И зритель сразу, с первого же ее появления, настораживался, настраивался беспокойно и тревожно. Зритель пугался слов Карандышева о том, что падение с этого обрыва - верная гибель. Зритель невольно вздрагивал при словах Ларисы: «Или тебе радоваться, мама, или ищи меня в Волге». (Третье действие.)

А с той минуты, как Карандышев, схватив револьвер, убегал искать Ларису, зритель уже знал, что несчастье неотвратимо.

Первый разговор с Карандышевым Лариса - Комиссаржевская вела ровным белым голосом. Он был ей скучен, неинтересен, она думала о чем-то своем. Но сквозь эту равнодушную ровность иногда прорывались внезапные искры. Горячо, с мольбой вырывалось у нее: «Поедемте поскорей в деревню!» Так же внезапно вспыхивала в ней обида за презрительный отзыв Карандышева о ее домашнем цыганском таборе… «Сумеете ли вы дать мне что-нибудь лучше этого табора?» - это она говорила грустно, словно заглядывая в грядущую безрадостную жизнь свою с Карандышевым.

Но вот Карандышев заговаривает о Паратове. Он хочет знать, чем он хуже Паратова. Лариса пытается замять эту тему. Карандышев упорно настаивает. И тут Комиссаржевская - Лариса вся загоралась! С восторженным увлечением, с настоящим преклонением вспоминала она слова и поступки Паратова, например, бессмысленно ухарскую выходку его, когда он выбивал выстрелом монету из ее руки. Глаза Комиссаржевской горели гордостью при этом рассказе, она не таила своей любви к Паратову, она любила его не только за те зерна хорошего, которые в нем, может быть, и были, но и за все дурное, чем он был полон, чего даже не пытался скрывать!

Во втором действии Комиссаржевская - Лариса выходила, настроившись, видимо, на близкий отъезд с Карандышевым в деревню,- пусть бегство, но только скорее прочь отсюда! Она была тихая, нарочито простенькая, в ненарядном зеленом платье, даже с корзиночкой в руке. Не глядя на собеседницу-мать, не слушая ее иронических реплик, она с тоской мечтала вслух: «Уехать надо, вырваться отсюда… я хочу гулять по лесам, собирать ягоды, грибы…» О том же, о скорейшем отъезде в деревню, просила она пришедшего Карандышева. Но, поняв, что и он, так же, и мать, не хочет помочь ей, Комиссаржевская на секунду переводила взгляд с одного на другую, мысленно сопоставляя, и говорила, вся потухнув, словно точку ставила:

- Ну, я молчу. Я вижу, что я для вас кукла; поиграете вы мной, изломаете и бросите.

При известии о приезде Паратова Комиссаржевская вскакивала, в глазах ее был ужас. Задыхаясь, хватая Карандышева за руки, увлекая его к двери, она почти кричала: «Поедемте в деревню, сейчас поедемте!» На отказ Карандышева, на уговоры матери у Ларисы вырывался стон отчаяния: «Топите вы меня, толкаете в пропасть!»